«Мы плохо знаем дореволюционное русское кино и знаем о нем в основном только дурное», — так горько начинает С.С. Гинзбург свою книгу, вышедшую в 1963 году[1]. Треть века после этого не прошла даром: о дооктябрьском кинематографе мы знаем сегодня много больше, а целый ряд явлений и людей его, очищенные от «дурноты», заняли свое подлинное место в истории. Правда, эти счастливые изменения — в основном удел кино столичного, и они мало коснулись кино провинциального. Здесь до сих пор верховодит дух кинодемонстратора Пашки — персонажа из картины А. Митты «Гори, гори, моя звезда». Помните? Играет Евгений Леонов, но даже его обаяние не в силах облагородить родовых черт «провинциального кинематографиста»: полуграмотен, нахрапист, плутоват, кроме выручки и штофа водки, его мало что интересует.

До истины сквозь шелуху мифа тут докопаться особенно трудно: свидетелей уже не осталось, воспоминания не писались (скорее, скрывались), крохи документов разбросаны по самым разным фондам архивов и музеев, да по страницам газет, порой плохо сохранившихся. Но когда все-таки удается их собрать, проступает картина от мифов далекая, и возникают фигуры весьма любопытные. Одна из них — Федот Фаддеевич Махотин, с человеческой судьбой довольно индивидуальной, а профессионально — во многом типической.

Говорят, человека отчетливо характеризуют его окружающие вещи. Удалось найти махотинский страховой полис с подробным списком имущества[2]. Документы от июня 1916 года. Составлены в уездном Ново-Николаевске, возникшем немного больше двадцати лет до этого посреди Транссибирской магистрали. К тому времени город подбирался к сотне тысяч жителей и грозил вот-вот обогнать губернский Томск, оставшийся в стороне от стального пути. Махотин — хозяин одного из трех городских синематографов. Оценивает свое заведение в двадцать тысяч рублей, на тысячу поменьше домашнее имущество — явные параметры предпринимателя средней руки. Своего дома не нажил: снимает второй этаж в шесть комнат у одного и того же хозяина в течение уже восьми лет, правда, в самом центре, в двух кварталах от кинотеатра. В домашней обстановке все необходимое для семьи из двух взрослых и трех детей, но без претензий и излишеств: самое дорогое — две варшавские кровати по 100 рублей. Женский гардероб, пожалуй, пообильней среднедостаточного: три шубы (лисья, беличья, мех кенгуру), шесть пальто деми, десять платьев. Мужской — вполовину скромнее, детский — едва обозначен. Прирастает гардероб, и уж содержится в порядке, это точно, собственными руками хозяйки дома: в нем две швейные машинки — ножная и ручная, системы Зингер, конечно.

Наиболее крупные суммы на удивление близки и распределяются, скорее всего, в соответствии со шкалой внутренних семейных ценностей. 1800 рублей — золотые вещи весом в 2 фунта (кольца, цепочки, браслеты). 1500 — две киносъемочные камеры. 1500 — домашняя библиотека (между тем одна из значительных в городе: рядом страховки врача, учительницы и приказчика — там книг на 100, 140 и 115 рублей). 1300 рублей — пианино.

Духовное тут же уравновешивается земным: в списке значатся содержащиеся семьей коровы и саврасый жеребец, телега, тележка и сани, что, как минимум в одном из супругов, обнаруживает совсем свежие крестьянские корни, выдает горожанина первого поколения.

Предположение о крестьянских корнях подтверждает сохранившаяся анкета[3]. Заполнялась она Махотиным на исходе 1923 года. Прелюбопытнейший документ. И для прояснения биографии нашего героя, и для понимания времени, когда человек вынужден был изощряться, чтобы откреститься от самого себя. В данном случае — увести свое предпринимательское прошлое в тень социальной безупречности. Чего стоит один только пассаж: вопрос — «кого имеете из родственников, где они живут и чем занимаются», ответ (не поминая ни жены, ни сыновей с дочерью) — «зятя военнослужащего, в Чеке, Ново-Николаевск». К счастью, интересующие нас пока вопросы подобных кульбитов явно не требовали.

Итак, Махотин Федот Фаддеевич, год рождения 1871-й.

«Место постоянного жительства — приписок родителей: Тульской губернии Каширского уезда Колтовской волости деревня Дедовских выселок».

«Образование: самообразование». Крестьянскому парнишке не удалось переступить порога даже самой простейшей школы, что чувствуется, кстати, и через много лет в спотыкающемся почерке и неладах с орфографией. Но!..

«Знание языков: немецкий, французский». Правда, тут же все проясняется. «С какого времени начали жить самостоятельно и чем занимались: с 15 летнего возраста ездил с театром, цирками в качестве актера, акробата». Федоту выпали, пожалуй, не худшие, сдобренные интернационализмом, жизненные университеты. В сочетании с природными способностями они, очевидно, и помогли сгладить изъяны детства, ввели в махотинскую жизнь и владение языками, и домашнюю библиотеку, и ряд пристрастий, с которыми нам еще предстоит столкнуться.

Этот пункт анкеты — ключ и к одной из загадок, к которой долго не удавалось подступиться. Она вот в чем. В конце 50-х, когда вслед за людьми из заключения активно потянулись и книги, на полки вернулись три тома «Сибирской советской энциклопедии», прерванной в 1934 году и потерявшей в репрессиях почти всю свою редколлегию. Статья о кинематографе в ней начинается так:

«Кино в Сибири появилось одновременно с появлением его в Европейской России. Впервые показанные на Всемирной Нижегородской выставке (1896) представителями французской фирмы братьев Люмьер киноаппараты одновременно приобретаются в Ростов-на-Дону Р.И. Штремером и в Ново-Николаевск Ф.Ф. Махотиным»[4].

Факт сенсационный: Ново-Николаевск в это время — сибирский поселок отроду всего три года, и на тебе — в нем киноаппарат, который пока большая редкость и в столице! Нетрудно вычислить происхождение аппарата. Люмьеры в то время наотрез отказываются ими торговать и доверяют их только своим специальным агентам: корреспондентам, разъезжающим по свету с демонстрацией лент и снимающим новые. Стало быть, на Нижегородской ярмарке аппарат мог быть куплен только в кафешантане Омона, где шли сеансы. Как утверждает непререкаемый авторитет в русском дореволюционном кино А.А. Ханжонков, агенты Люмьеров в конце своих маршрутов довольно часто продавали свой аппарат вместе с набором лент[5]. Но вот дальше ни оснастить сенсационный факт подробностями, ни осмыслить его, ни обнаружить его источник долгое время не удавалось: не обнаруживалось никаких следов Махотина в Ново-Николаевске той поры. Анкета прояснила — их не могло быть: аппарат покупался не жителем Ново-Николаевска (Федот станет им через 12 лет), а членом цирковой труппы, гастролирующей по Сибири. Анкета же подсказала и направление расширения и углубления поисков. Минуя детали и промежуточные подробности их[6] — вот выводы. Сведения автор статьи в энциклопедии наверняка получил лично от Махотина: они хорошо знакомы. Бесспорно, что в конце 1896–начале 1897 годов цирковая группа, гастролировавшая по Сибири, имела в своей программе аппарат и впервые здесь демонстрировала ленты в Томске, Иркутске и, очевидно, в Ново-Николаевске. Наконец, бесспорно, что Федот Махотин очень рано познакомился с кинематографом и познакомился очень близко.

Впрочем, его профессией кинематограф после этого не становится. Федот продолжает колесить по стране с театром и цирками, отдав в конце концов предпочтение последним. И даже делает приличную карьеру. Правда, не артистическую, а административную. В 1907 году (по анкете) он появляется на гастролях в Томске в ранге управляющего цирка-зверинца Ф.О. Эйгуса. Приписанное к Пензе, заведение это солидное: «Награжден большой серебряной и золотой медалью, единственный в России по величине состоящий из 10 вагонов зверей»[7]. Управляющим здесь так просто не станешь, и на пост потрачено, наверное, лет десять, пока пройдено немало ступеней. Одна из них — самостоятельные гастроли с небольшой группой зверей по городам, остающимся в стороне от основного маршрута. Упоминание о таких гастролях в том же Томске, помеченное 1905 годом, весьма примечательно: чуть было не случился пожар от закапризничавшего киноаппарата, который использовал в своем балагане хозяин мини-зверинца[8]. В программе 1907 года присутствует, конечно, и «электрический прожектор» с приличным набором кинолент. Не порывая с цирком, Федот все эти годы явно и недалеко от кинематографа.

Гастроли в Томске заняли зиму и весну 1907–1908 годов. Май–июнь отдавался Ново-Николаевску. Конец лета–начало осени — Красноярску, а зимовать планировалось в Иркутске. Вот где-то между Томском и Ново-Николаевском у Махотина окончательно и сформировалось возникшее, по-видимому, давно решение порвать с кочевой жизнью, обзавестись собственным делом — ему уже 37, в семье ждут третьего ребенка.

Дело облюбовано давно. Осталось выбрать место. Сибирь он знает хорошо, поэтому выбор делается по-крестьянски основательно и по-хозяйски деловито. Сразу же отметается Томск: там уже пришлось конкурировать с разъездным кинематографом, окопавшимся до осени, а в конце лета должны появиться сразу два театра-синематографа. Заделывая предстоящие гастроли зверинца, он посещает Красноярск, делает несколько сеансов в военном гарнизоне и даже срывает комплимент в местной газете: «По отзывам знатоков, господин М. (очевидно, уход Махотина будет для хозяина зверинца сюрпризом, и он хранит инкогнито — В.В.) легко избегает назойливого мигания, особенно заметного при демонстрировании прибора Люмьера, почему картины смотрятся с большим удовольствием и охотой»[9]. Но Красноярск тоже отвергается: здесь уже готов кинотеатр к открытию и, по слухам, должны появиться еще, да и дороговат город. Выбор падает на Ново-Николаевск. Город поменьше, даже не уездный, но быстро растет, цены на землю и прожитьё божеские. И конкурентов не предвидится.

Так 15 августа 1908 года на пока просторной Новобазарной площади Ново-Николаевска одно из зданий получает вывеску «Театр Синематограф Ф.Ф. Махотина». А на следующий день газета «Обь» отметит: «... за теснотой помещения и большим стечением публики среди посетителей происходила чуть ли не давка».

«Театр» — для новоявленного заведения было сказано громковато. Скопленный бродячей цирковой жизнью капитал был явно невелик, и хватило его только, чтобы довольно дешево (по 50 копеек с небольшим за сажень; через 5 лет за ту же сажень придется платить почти 20 рублей) арендовать участок в 55 квадратных саженей[10] да купить склад, стоящий на нем. Склад слегка облагородили и разгородили стеной на две неравные части. В меньшей размещались касса и закуток для ожидания. В большей — зал со скамейками и будкой для аппарата. Аппаратом вручную управлял сам хозяин, на кассе и в зале помогала жена. Мест на скамьях чуть больше сотни. Набивалось в зал, естественно, значительно больше: добровольно уплотнялись, соглашались постоять — ни теснота, ни духота никого не смущали. Сеансы заканчивались иногда глубоко за полночь.

Перспективность нового дела Махотин ощущал не только предпринимательским умом, но и кожей горожанина первого поколения. Кинематограф точно отвечал насущному запросу своего времени. Ново-Николаевск тут нагляден и типичен. За десять с небольшим лет он вырос из крохотной деревушки в город с полусотней тысяч человек. Работ и забот его жителям хватает, а вот с досугом — из рук вон. Попроще людям образованным. Есть пара публичных библиотек. Есть театр со спектаклями городского музыкально-драматического кружка и гастролями театральных трупп и солистов. Есть несколько «Собраний» — клубов элитных профессий: железнодорожное, офицерское, общества приказчиков. С тысячу человек свой досуг могут заполнить вполне сносно. А вот у остальных выбора никакого, только цирк, да и то с многомесячными паузами и однообразными программами. Рефрен всех сибирских газет: скучно, людям нечем занять себя, кроме карт, орлянки и кабака. И вот кинематограф! Каждодневен. Рассчитан сразу на сотни людей. Доступен каждому и по уму, и по цене. Разнообразен на любой вкус. Он словно создан по заказу горожанина, и тот мгновенно оценил его. Уже через год ново-николаевская газета «Обская жизнь» опубликует такие цифры в заметке «К статистике о посещаемости увеселительных мест за 1910 год»: театры и концерты — 6442 билета, цирк — 7003, электро-театры — 36470 билетов[11]. Дальше это лидерство кино будет только увеличиваться из года в год.

Но пока еще начало 1909-го. Время для Махотина совсем не легкое. Нет, в театре его по-прежнему битком. И первого конкурента, чересчур поверившего в расхожую рекламу кинопрокатного поприща — «хороший доход с малой затратой», — в миг ветром сдуло. Но он слишком опытный администратор, чтобы обольщаться ажиотажным успехом. И слишком увлечен новым делом, чтобы рисковать его будущим. А прочного будущего не построишь на том хлипком фундаменте, на котором оно начато. Свободные же средства иссякают, и рассчитывать на новом месте на кредиты, да еще под такое «несолидное дело» в глазах держателей солидных кошельков, не приходится. Приходится поэтому экономить на всем. Даже, смирив гордыню, помещать объявления в газете о продаже шубы с бобровой шапкой, волшебного фонаря с диапозитивами, картин.

К лету нужная сумма собрана. Арендуемый участок вполовину увеличен, и началось переустройство сарая. Местная газета, а за ней и общероссийский журнал «Сине-фоно» (какова администраторская хватка у Махотина!) сообщили: «В настоящее время владелец синематографа на Новобазарной площади значительно расширяет и возвышает здание, чтобы предоставить публике больше удобств»[12]. Расширение и возвышение вылились в кардинальную, судя по чертежам[13], перестройку помещения, хотя складской его родословной скрыть не удалось. Прежде всего зрительный зал расширен до 200 с лишним мест. Пристроено «ожидательное фойе с буфетом». Сделан наклонный пол в зале, чтобы удобнее видеть экран. Проектор вынесен в отдельную пристройку. Проведен телефон. Наконец, установлен горизонтальный двигатель системы «Колле» с шунтовой динамомашиной. От «электростанции» теперь питается кинопроектор, 42 лампочки помещения и два дуговых фонаря при входе. Кстати, это было одно из первых электрофицированных общественных зданий в городе и первое на огромной и пустынной тогда площади. Смотрелось оно вечерами необычайно эффектно, и народ валил поначалу еще и просто поглазеть на непривычное зрелище — светящееся электричеством здание. А в конце лета 1912 года, когда против театра выросло здание торгового корпуса (архитектурная гордость Новосибирска и сегодня), где разместились дума, управа, банк, и забарахлила только что пущенная первая городская электростанция, Махотин несколько месяцев выручал город своим движком, освещая и эти учреждения, и близлежащие кварталы.

В 1912 году кинотеатр опять солидно реконструируется. Вновь увеличивается земельный участок, чтобы расширить зрительный зал, теперь уже под 400 мест. Сооружается второе фойе, чтобы у зрителей более дорогих мест (40-50 копеек) и дешевых (20-30 копеек) были разные «ожидательные» зоны. Устраиваются центрально-водяное отопление, «хоры» для ансамбля музыкального сопровождения фильмов, комната для приведения в порядок туалета. Осенью 1913 года земельный участок вновь прирастает вполовину и на лето 1914-го планируется очередная перестройка. Она должна увеличить вместительность до 700 мест и окончательно стереть в облике здания черты его складского происхождения. Но начинается война, генеральные планы откладываются, хотя локальные подвижки продолжаются, и к 1917 году в театре числится уже 450 мест[14]. Припоминая всю вереницу строек и перестроек, начинаешь понимать и удивляющую поначалу аскетичность махотинской семейной обстановки, которая сквозит со страниц приложения к страховому полису: деньги здесь умеют и тратить, и считать. Впрочем, строительная лихорадка — не единственная тому причина.

Свой первый кинематографический год, а исчислялся он, очевидно, по аналогии с театральным, не с января, а с августа–сентября, Федот прожил нелегко, но хотя бы спокойно — без конкурентов. На втором году они появились. Да еще какие: лидер местного купечества Маштаков, удачливый подрядчик Крюков, богатый домовладелец Ерофеев. Под кинематографы были отданы здания недавно построенные, каменные. И по выручке они к концу сезона обошли Махотина — один даже вдвое, другой аж втрое. Только вот что писала газета: «Беспристрастность заставляет сказать, что интересен и хорош только один электро-синематограф Ф.Ф. Махотина. Здесь демонстрируются новые картины, здесь хороший аппарат. Здесь удобное помещение»[15]. Махотинский театр проживет все девять дореволюционных лет беспрерывно единственный в городе, и ни разу его хозяину не придется читать о своем заведении, например, такого: «В “Центральном” все картины почти с французскими титрами, публике текст никто не переводит и она гадает, что бы значил тот или другой эпизод». Или: «В электротеатре “Заря” обещано демонстрирование картин с пением, не только пения, но и музыки не было — публика осталась очень недовольна». Или: «...Владелец впускает публику не по числу мест, а наталкивает таковую, как сельди в бочку...»[16] Кстати, все три театра, дотянув до конца первого сезона, на второй уже не открылись. Обстоятельства закрытия были разные, но причины одинаковы: отношение к кино просто как к очередному ходкому товару, без понимания сути нового дела, ставка на максимальный барыш сегодня, без заботы о завтра, ну и просто непосильная разносторонность и сложность каждодневных прокатных хлопот.

Упражнений конкурентов в выдумывании звучных названий для своих заведений — а в том же сезоне были еще и «Фарс», и «Миньон», и «Луна», и «Модерн», и «Биоскоп», все почившие в бозе еще скоротечней — Махотин не разделил. Он только со скромным достоинством отредактировал свое старое, добавив лишь одно слово: «Первый электро-театр Ф.Ф. Махотина». Имея в виду, конечно, не только хронологию. И честно из года в год это название отрабатывал. Первым, например, ввел нумерацию мест в зале. Вроде бы очевидно и элементарно. Сейчас. А тогда для большинства публики это было в диковинку, и решиться надо было на сиюминутную потерю в выручке и дополнительные затраты, чтобы выиграть потом, когда зритель убедится, что так удобнее, и лишний раз предпочтет тебя, а не конкурента. И второй проектор он поставил первым, ликвидировав паузы между частями при показе длинных фильмов, гордо объявив в марте 1910-го: «Только Махотин может дать такую гигант-картину, идет 90 минут беспрерывно, 2400 аршин»[17]. Речь шла о «Каторжнике» по «Отверженным» Гюго. Здесь берут начало регулярные детские сеансы. Словом, все новшества кинопроката, почерпнутые из газет и выписываемых киножурналов, посильные для кармана, по большей части входили в жизнь ново-николаевского зрителя через махотинский театр.

Зритель, особенно зритель любознательный, любил этот неказистый театр и, судя по прессе и воспоминаниям очевидцев, не изменял ему и не уменьшался в количестве даже с появлением соперников более комфортных и модерновых. «Не вступая в полемику с людьми малосведущими, отрицающими пояснение картин, мы со своей стороны считаем долгом давать точные определения картины, дабы уважаемая публика могла точно судить о ее качестве и шла смотреть с уверенностью, что она не ошибается и не потратит нужного времени и денег на какую-нибудь бессмыслицу. С почтением, Ф. Махотин»[18]. Это не красные словца в полемике, а вполне последовательно воплощаемое кредо. Вместе с фильмами покупается вся возможная, и опять же посильная по средствам, рекламная продукция. Аннотированную программу сеанса или анонса, либретто фильма всегда можно приобрести вместе с билетом. Если нужно и кажется важным, то необходимое допечатывается в местных типографиях. Завсегдатаю театра, таким образом, не трудно собрать даже со временем приличный дайджестный набор по литературе или справочный — по географии, медицине, производству. С фрагментами таких собраний забавно встречаться даже сейчас у коллекционеров и в фондах музеев. Правда, нечто подобное практиковалось и в других театрах, но у Махотина это регулярнее и тщательнее. А вот это делал только он в городе (попутно закрепляя на первых порах привычку к нумерованным местам): «Каждый купивший билет на какое либо место получает сегодня визитный фотографический портрет (снимок в рост), т.е. фотокарточку на память актера Макса Линдера»[19]. Это к новой программе Линдера. То же будет с портретом Пушкина — к 110-летию со дня рождения, Толстого — на смертном одре в декабре 1910 года, Ломоносова — к 200-летию со дня рождения и т.д., все, естественно, к соответствующим программам.

Однако особое пристрастие у Махотина — к газете, он ее использует виртуозно. Первую же свою рекламу он помещает на первой странице и в самом ее начале. И почти никогда, за исключением экстраординарных событий, места этого не покидает. Все девять лет ново-николаевский читатель газет, он же — потенциальный зритель, начинает с новостей экрана махотинского театра. Реклама его, как правило, лаконична, точна, конкретна и грамотна. Тут играет всё — верстка своей полоски, размер шрифта, его жирность. Если нужно, 4‒6-сантиметровая полоска может расшириться до четверти, а то и до трети страницы. Чтобы, например, ударили по глазам крупно набранное название монопольно купленной ленты «Ад и чистилище» и фамилия автора, по которой она сделана — Данте Алигьери, а к тому же уместился краткий пересказ всех 25 картин, ее составляющих, и названы исполнители главных ролей[20]. При необходимости может быть занято еще и место на 3‒4-й страницах под коротенькую информацию-рецензию, обращающую внимание на достоинства фильма или интересные подробности съемок. Махотинская реклама — несомненно, одна из лучших в Сибири.

Правда, порой в запале конкурентной борьбы его тоже заносит. Но никогда до такой степени, чтобы подражать, скажем, таким перлам известного кинодеятеля Дранкова в столичном журнале, подаваемым как «лучшая гарантия битковых сборов» (рекламируется фильм «Власть нерожденного»):

        Аборт!.. Что ярче этой темы?!

        Ведь каждый день читаем все мы

        Про целый ряд тяжелых драм,

        Свершающихся тут и там...

        Что может быть на самом деле

        Грустней, ужасней и тяжеле,

        Чем драмы этих матерей,

        Уничтожающих... детей?..

        И вот, сорвав покровы властно...[21]

(Ну, и так далее, еще на несколько строф.)

В сибирской провинции у Дранкова было немало подражателей. Махотин не из их числа. Чувство меры и вкуса редко изменяет ему. Должно быть, у неграмотного крестьянского парнишки, полжизни проскитавшегося по городам и весям, и нутро было здоровое, и нашлись, к счастью, достойные учителя в его прошлой театрально-концертной жизни, да и в Ново-Николаевске, как увидим попозже, он попал в неплохую компанию.

Но еще — о газете. В руках Федота Фаддеевича выполняла она и роль карающего меча в открытой конкурентной борьбе, когда до нее доходило дело. В деле он, судя по всему, был вообще человеком жестковатым. Хозяином явно придирчивым: недаром в начале 1918 года по инициативе киномеханика-большевика свой театр он потеряет первым, хотя был и победней коллег, и театр его не был самым «богатым». Ну, а конкурент, это уж точно, был безжалостный. Коронный номер его — «подрыв». Выполнялся он так. Конкурент заполучал какую-то перспективную картину, которая Махотина минула: скажем, «Дворянское гнездо» по Тургеневу (случай 1915 года). Рекламировал ее широко и тщательно дней десять. А за день до премьеры в махотинском театре вдруг тоже объявлялось «Дворянское гнездо». Причем давалась и аннотация, из которой ясно, что фильм не по Тургеневу. Все дело в том, какой крупности шрифта набрать название и аннотацию. А аннотация набиралась так, что заинтересоваться ею могли только самые дотошные зрители, коих, как правило, не много. В итоге подогретый рекламой зритель шел сначала к Махотину, и конкурент крупно не добирал в выручке. Подчас над жертвой просто издевались: под «Мстителя» по Арцибашеву выпускается свой «Мститель», и демонстративно пишется: «не по Арцибашеву». Но опять игра шрифтами, и опять конкуренту остается только плакать.

Справедливости ради надо сказать, что пользовался этим Махотин не часто и только в ответ на совсем уж наглые происки конкурентов. А вот этого на его голову всегда хватало. То пишется донос губернатору, где предрекается, что он спалит город[22]. То в рекламе покушаются на эпитет «первый». То издеваются над неказистостью его театра. То засылают в центральный журнал инсинуацию о мифическом пожаре в его театре и подпольности электростанции[23]. Быть лидером в своем деле всегда оказывалось делом сложным.

С чем Махотину повезло сразу, так это с источником репертуара. Цирк-зверинец базировался в Пензе. А там рано открылось отделение прокатной конторы А.В. Аргасцева, которая, по свидетельству того же А.А. Ханжонкова, «первая в России ввела рациональный прокат и пользовалась доброй репутацией»[24]. Отношения цирковых времен Махотин закрепил и даже попытался представительствовать от Аргасцева в Сибири. Из этого, правда, ничего не вышло: здесь уже наплодилось множество и представительств разных контор, и своих конторок, да и капиталец махотинский был хиленьким. Но в деловых контактах отношения развились, и Махотин перешел на снабжение прямо со столичной базы. Что позволило ему вскоре после открытия перейти на четкую «перемену» картин два раза в неделю. А через год освоить и «первоэкранность» — право более раннего показа, чем у соперников, буквально через несколько дней после подготовки фильма конторой к выходу на экран. Махотинский зритель получал удовольствие не только от фильма, но еще и от тщеславного сознания, что смотрит его в числе первых и, хоть здесь, на одной доске с обитателями столиц.

Однако скоро Махотин почувствовал озабоченность. Возникла она с появлением первых отечественных фильмов. Поначалу и хозяева театров, и газетчики, очевидно, с подачи друг друга встретили их довольно скептически: да и действительно было трудно сопоставлять ханжонковский «Выбор царской невесты» с американским «Юлием Цезарем» или итальянским «Последним днем Помпеи», шедшими одновременно. Легендарного нынче «Стеньку Разина», например, в Сибири мало где видели, а там, где видели, он не произвел никакого впечатления. Но наметанным глазом Махотин быстро отметил, что «свои», пусть и неуклюжие, ленты от фильма к фильму все больше и больше привлекают зрителя. Когда же в начале 1912 года он целую неделю с тоской сопоставлял неукорачивающуюся очередь в конкурентной «Москве» на «Оборону Севастополя» со своей скромной выручкой от двух французских лент (разоряющийся Аргасцев фильм не купил, и право проката на Сибирь досталось ярославскому предпринимателю Г.И. Либкену, снабжавшему «Москву» и вообще прибиравшему край к рукам), решение пришло окончательно: нужно переходить под фирму, объединяющую прокат и производство русских фильмов. С середины сезона Махотин питается уже от Ханжонкова. В конце 1913-го, не порывая с Ханжонковым, переносит упор на работу с фирмой Пате, через которую получает доступ и к знаменитой «Русской золотой серии», производимой компанией «Тиман и Рейнгардт». А с начала 1915 года работает с «Товариществом И. Ермольева». Все это лучшие российские фирмы и в пору своего расцвета: неудивительно и постоянство комплиментов репертуару махотинского театра.

Наверняка не могли не удивить Махотина вот эти строчки статистического отчета «по почину одной крупной фирмы» начала 1913 года: «Географические и научные фильмы не пользуются симпатиями публики, публичные кинематографы всячески избегают этого репертуара...»[25] У него здесь совершенно другое отношение. Уже в начале работы кинотеатра этот раздел репертуара занимает треть, а то и больше, программы. Это, правда, можно объяснить характером сделанного еще в цирковой период запаса и остроумным соображением киноведа В. Листова об особенностях первых зрителей кинотеатров[26]. Для наглядности он сравнивает их с первыми телезрителями, и тут легко согласится каждый: поначалу неважно, что смотреть, важно — смотреть. Но и спустя время, естественно, ужавшись в удельном весе, неигровые фильмы — неизменная часть махотинской программы. Порой же они просто подаются гвоздем дня. Например, 15 февраля 1909 года: «Новость! Только что полученный из-за границы “Зоологический сад в Лондоне” в 20 отделах. Один из величайших в мире зоологических садов как по числу, так и по разнообразию своих обитателей. Перед зрителем на экране пройдут один за другим разнообразные представители фауны всего мира. Подробности в программах». Или 6 мая 1910 года: «Три картины на злобу дня всего мира. Воздушный флот в России. Полет Гюйо на аэроплане Блерио в Петербурге. Полет Гюйо в Москве». Или 30 мая 1912 года: «Особо выдающаяся программа “Где ученье, там и свет”. Путешествие Капитана Скотта к южному полюсу. Очень интересная картина, снятая с натуры кинемат[ографическим] оператором г-н[ом] Герберт Понтеном, сопровождавшим капит[ана] Скотта. В двух частях и 6 отделениях». Далее еще и сведения о Скотте, и описание ударных эпизодов картины. Не всегда так подробно, но документальные картины всегда аннотированы и в тщательности этого не уступают аннотациям картин художественных.

Появляющиеся киножурналы тут же находят свое место в программе. Идут и «Пате журнал», и «Пегас», и «Эклер журнал». В годы войны журналы с фронтовой тематикой аннотируются даже посюжетно.

Такое отношение к документалистике — вряд ли случайность. Тут — позиция. Припоминая махотинскую анкету, нетрудно понять, что любознательный крестьянский парень, которому не пришлось учиться, уже на первых просмотрах наверняка не мог не уловить уникальной способности кино — доходчиво рассказывать о многом, наглядно и убедительно объяснять массу необходимых в жизни вещей. Со временем вера в познавательное и образовательное могущество экрана только окрепло. А в Ново-Николаевске она к тому же и нашла выход.

Человек, открывающий в провинциальном городе кинотеатр, неизбежно помещал себя на авансцену местной общественной жизни. И тут уж только от его внутренней основательности зависело, какого размера роль он будет играть. Федот Фаддеевич повел себя очень активно. Пытается организовать школьные сеансы, устраивает регулярные детские, проводит благотворительные. Быстро входит в круг самых рьяных борцов за создание Общества попечения о народном образовании. Общества эти (в Сибири, по крайней мере) выходили далеко за рамки школьного шефства и становились неофициальными центрами культурно-просветительской жизни города. Лекции и выставки, бесплатные библиотеки и приюты, школы для взрослых и курсы по разным профессиям — словом, не было, наверное, в культурной жизни сферы, куда бы не прикладывались руки энтузиастов. Борьба успешно закончилась учреждением Общества к концу первого года жизни Махотина на новом месте. Он стал в нем одним из руководителей и активнейших исполнителей.

Недруги (в то время) и люди мало знающие о Махотине (сейчас) объясняют все просто: хорошо рекламировал себя и свое заведение человек. В лучшем случае — совсем не глупый человек: налегая на работу с детьми, имел у себя в театре еще и их родителей, да к тому же и будущих благодарных зрителей. Конечно, он вряд ли забывал о своем деле, иначе был бы скверным предпринимателем. Но дай бы Бог и сейчас побольше таких деловых людей, у которых личная выгода так часто оборачивалась и явной общественной пользой, как это происходило у Махотина. Чего стоят одни его благотворительные сеансы. Устраивались они в «Первом электро-театре» чаще других — не реже раза в месяц — и собирали порой до тысячи рублей. Расходовались, по большей части, на школьные и приютские нужды.

А была еще и личная благотворительность, не частая (в записные трехрублевые благодетели «не пускали» явная рачительность и чувство такта), но обычно весомая: 100 рублей — на учреждение Общества попечения, 300 — на Дом инвалидов Общества увековечения памяти героев великой мировой войны, и т.д. Немало сил — и опять же личных средств — потрачено (кстати, в паре с женой) на воплощение одной из инициатив все того же Общества попечения по созданию в городе ранее не знакомого — летних площадок для малоимущих семей. Не обошла Махотина и реализация фундаментального замысла опять же Общества попечения — сооружение Народного дома (общегородского дворца культуры, по-нынешнему): на его плечи во многом легли сбор средств и начало строительства (закончить его помешала война).

Махотинский кинотеатр, особенно на первых порах, становится лекционным залом Общества попечения. А в репертуаре его легко просматривается то, за что парткомы разных мастей будут бороться все советское время, — тесная связь с насущными местными нуждами. У Махотина это получается как-то без борьбы, к месту и на пользу горожанам. Скажем, март 1911 года: городу грозит эпидемия — на экраны выходит «Научное исследование чумы». Июль 1910-го: в городе нехватка рабочих мест, Общество попечения собирается открывать курсы ткачей — на экране «Хлопчатобумажное производство». Май 1916-го: ощущается спад в сборах пожертвований для фронта, Махотин показывает снятую им два года назад ленту «Торжественный парад 41-го Сибирского стрелкового полка» — сборы оживляются вновь.

Но, похоже, особая любовь Федота Фаддеевича — школа. Как это часто бывает, недоступная в молодости область жизни окрашивается особой престижностью, а деятельность в ней в зрелом возрасте приносит особое удовлетворение. Контакты, завязанные школьными сеансами, расширяются. И уже в 1911 году распоряжением губернатора Махотин — почетный блюститель приходского училища. В 1913 году ранг повышается, и он теперь — почетный попечитель высшего начального женского училища, а через два месяца еще и почетный попечитель такого же мужского заведения[27]. Причем, судя по газетам, не «свадебный генерал», а заботливый и деятельный шеф, заметная фигура в городской школьной жизни. Вот уж воистину человек строит город, а город строит человека.

1 февраля 1913 года задолго до начала сеансов перед «Первым электро-театром» обозначилось чуть ли не паломничество. И дело тут было не в объявленных «Черном канцлере» и «Войне 20 века»: конкуренты из театра «Товарищества» отвечали не слабо — «Злые соблазны» и «Прожигатели жизни». Народ валил на событие задолго и хорошо подготовленное. Еще 6 января газета «Сибирская новь» сообщила, что впервые в истории города будут проводиться киносъемки — Махотин запечатлит Крестный ход и жизнь на Николаевском проспекте. 25 и 27 января в пламя сенсации подбросили еще полешков: оповещалось, что будут сняты зрители, выходящие с дневного сеанса в театре Махотина, и опять жизнь проспекта. И вот 1 февраля: «Спешите видеть! Сверх программы “Виды г. Ново-Николаевска”». Даже сегодня, обкормленные всяческими съемками, мы норовим оказаться у экрана и еще ненавязчиво оповестить знакомых, когда демонстрируют кадры, в которые мы попали хотя бы боком. Что ж говорить о собравшихся в тот вечер к Махотину смотреть на себя на экране впервые в жизни?

Любить кино, работать в нем и избежать соблазна попробовать его собственными руками — надо быть очень ленивым и нелюбознательным. К съемкам Махотин подбирался давно и собирался дебютировать летом на Алтае. Но обстоятельства подвинули сроки. Осенью, участвуя в съемках фирмы «Гомон» на том же Алтае, он поднабрался опыта, и ждать весны стало невтерпеж. Точило и самолюбие: коллеги — Абрам Каплун из Омска и Дон-Отелло из Иркутска — уже овладели съемками и, по слухам, начали стричь с этого приличные купоны. Наконец, в ноябре 1912 года у Махотина, почти полгода работавшего в городе в одиночку, опять появился конкурент, оттянул часть зрителей, и их надо было возвращать. В итоге дебют подвинулся на полгода вперед.

Как обычно, Махотин не промахнулся. Газета «Сибирская новь» отрецензировала (а журнал «Вестник кинематографии» ее повторил) махотинский дебют так: «Первая кинематографическая картина местной работы имела большой успех у публики... Вместо набившей оскомину иностранщины перед взорами обывателя на экране промелькнули знакомые уголки родного города, оживленные праздничным движением. Владельцы томских театров, заинтересовавшись картиной, обратились к Махотину с просьбой о прокате, но последний, признавая несовершенство исполнения, которое он в будущем надеется устранить, отказал»[28].

Дальше — больше. Тут же, в феврале, следует вторая серия «Видов города Ново-Николаевска». Затем «Ново-николаевские юбилейные торжества дома Романовых», «Масленица в Ново-Николаевске», «Прогулка на пароходе “Кормилец” от Ново-Николаевска до Берска». Наступает время откликнуться и на заявку из губернского Томска: там сняты две серии ленты «Виды и события города Томска».

Совершенствуется не только операторская сноровка, но и технологический опыт. И порой достигается поразительная оперативность: гимнастический праздник реального училища в апреле 1914 года, например, показывается вечером в день съемок.

С весны 1914-го хроникальные выпуски Махотина становятся регулярными (раз, иногда два раза в месяц) и подрастают в метраже. Обычно это два сюжета: «Путешественник вокруг света Фердинанд Лейбвиц в Ново-Николаевске» и «Похороны первого городского старосты Ивана Сурикова», «Пребывание в Ново-Николаевске московского митрополита Макария» и «Путешественная прогулка на пароходе “Гуллет”», «Полеты авиатора Седого на “Фармане”» и «Бега и скачки с ипподрома». Выпуски получают и постоянную шапку: «Ново-Николаевская хроника» — налицо зачатки городского киножурнала.

Той же весной начинает действовать и давняя договоренность Махотина со своим старым знакомым, красноярским владельцем кинотеатров Василием Поляковым, тоже освоившим киносъемку, об обмене лентами. В мае махотинский театр извещает: «Сенсация. Красноярский Джек Халецкий, убивающий исключительно женщин, за 12 убийств присужден к смертной казни. Снимки с натуры специально нашим агентом». А в Красноярске у Полякова идет лента «Первый пожарный съезд и выставка в гор. Томске», снятая Махотиным[29]. Вырисовывается перспектива появления первого сибирского межгородского регионального киножурнала.

Увы, через два месяца началась война. Поставки пленки и прочих материалов прекратились. На оставшихся запасах удалось провести лишь несколько съемок: «Торжественное молебствование о ниспослании победы русскому воинству», «Манифестация в ознаменование взятия Львова и Галича», «Торжественный парад 41-го Сибирского полка», «Сбор белья в пользу воинов», «Торжественная закладка Дома инвалидов». К лету 1916-го съемки сошли на нет. И все-таки Махотин добыл пленку на свою последнюю дооктябрьскую съемку. Кадры ее шли на экране, побив все рекорды, почти месяц. А называлась лента — «Великий праздник революции в г. Ново-Николаевске. Снимки с натуры воспроизведены в день 1917 года марта 27».

Вскоре после октябрьского большевистского переворота Махотин своего заведения лишается: теперь это «Народный электротеатр». Несколько месяцев спустя происходит переворот антибольшевистский. Наступают полтора года правления Колчака. Кинотеатр Махотину возвращают. Он с трудом приводит его в порядок, но в возрастающем хаосе работать всерьез невозможно, и заведение сдается в аренду. Новые хозяева устраивают там театр-варьете. Махотин предпочитает уйти в тень, занявшись, как пишет в анкете, «кустарным промыслом, приготовлением чернил и прочих канцтоваров». Из тени возникает в 1922 году. Ново-Николаевск стал столицей огромного Сибкрая. Возникший здесь «Сибфотокомбинат» в хозрасчетном режиме должен на исполинской территории от Омска до Якутска налаживать киножизнь. Свежих фильмов почти не поступает, поэтому в Ново-Николаевск свозят все, что удалось изъять у прежних хозяев театров и складов. Вот тут и понадобился Махотин. Чтобы разобраться с кучей фильмов в 2 с лишним тысячи названий, годное привести в порядок, а заодно и наладить регулярную работу двух сохранившихся, но доведенных до ручки кинотеатров — бывшего своего и «Гиганта». Несмотря на пошатнувшееся здоровье, он справляется и с тем и с другим, попутно проведя еще и несколько киносъемок. Но наступает время чисток, и не помогает даже акцент в анкете на зяте-чекисте: в конце декабря 1923 года он увольняется — «ввиду сокращения штатов»[30].

Дальше следы его теряются. К счастью, не находятся они и там, где обнаружить их было бы страшнее всего. Ответ на настойчивые запросы в «компетентные» органы: в документах о репрессиях Махотин Ф.Ф. не значится.

О нем мало кто знает даже в Новосибирске. Кроме очень общей фотографии на последней дооктябрьской съемке, не отыскивается ни одного его изображения. А ведь в том, что Новосибирск стал заметным кинематографическим очагом России, своей кинодокументалистикой даже вкусив европейской известности, есть вклад и Федота Фаддеевича Махотина. Самобытного человека, талантливого предпринимателя, рьяного ревнителя культуры и просвещения, первого городского кинооператора, словом — кинематографиста, как он сам себя называл. Одного из зачинателей этой славной профессии в Сибири, если уж быть совсем точным.

 

1. Г и н з б у р г  С. «Кинематограф дореволюционной России». М., 1963.

2. Городской Новосибирский архив. Фонд: Правление Ново-Николаевского общества взаимного страхования от огня, ед. хр. 1866, 1867.

3. ГАНО (Государственный архив Новосибирской области), фонд 274, оп. 1, ед. хр. 5, л. 59.

4. Сибирская советская энциклопедия. Т. 2. Новосибирск, 1931.

5. РГАЛИ, ф. 987, ед. хр.18, л. 2.

6. См.: В а т о л и н  В. Тайна демонстратора Махотина. — «Вечерний Новосибирск», 23 июня 1995 года; В а т о л и н  В. «...и в Н. Николаевск Ф.Ф. Махотиным», 20 декабря 1996 года.

7. «Сибирская жизнь», Томск, 21 октября 1907 года.

8. «Сибирская жизнь», 24 мая 1905 года.

9. «Красноярец», 11 марта 1908 года.

10. ГАНО, ф. Д-97, оп. 1, ед. хр. 138а, л. 124.

11. «Обская жизнь», Ново Николаевск, 14 января 1911 года.

12. «Сине-фоно», 1909, № 23.

13. ГАНО, ф. Д-97, оп. 1 ед. хр. 76, л. 57.

14. Вся кинематография. Настольная справочная книга. М., 1916.

15. «Сибирский коммерсант», Ново Николаевск, 9 июня 1910 года.

16. «Обская жизнь», 10 января, 22 сентября, 10 октября 1910 года.

17. «Обская жизнь», 27 марта 1910 года.

18. «Алтайское дело», Ново-Николаевск, 1 декабря 1912 года.

19. «Обская жизнь», 22 сентября 1910 года.

20. «Обская жизнь», 22 апреля 1911 года.

21. «Сине-фоно», 1914, № 20.

22. ГАТО (Государственный архив Томской области), ф. 3, оп. 41, ед. хр. 1132, л. 8.

23. «Кине-журнал», 1910, № 9,10.

24. РГАЛИ, ф. 652, оп. 4, ед. хр. 142, л. 141.

25. «Сине-фоно», 1913, № 9.

26. Л и с т о в  В. Россия. Революция. Кинематограф. М., 1995.

27. Памятная книжка Зап. Сиб. учебного округа на 1916 год. Омск, 1916, с. 326-327.

28. «Сибирская новь», Ново-Николаевск, 12 февраля 1913 года.

29. «Алтайское дело», 6 мая 1914 года; «Енисейская мысль», 29 мая 1914 года.

30. ГАНО, ф. 274, оп. 1, ед. хр. 3, л. 10.