Тех, кто бы отрицательно относился к Александру Клюге, как некоторые отрицательно относятся к Грассу с его несговорчивостью или к Эн-ценсбергеру из-за его всезнайства, я не знаю. Когда речь заходит об Александре Клюге, всегда возникает веселое оживление и благожелательность. Конечно, вряд ли кто-нибудь следит систематически за странными телевизионными программами Клюге, идущими поздно вечером по частным каналам, к тому же люди, подобные нам, презирают их. Программы под безобидными названиями — такими, как «News & Stories» или «Prime Time» — своим существованием обязаны юридической хитроумности Клюге. Но постоянно происходит так, что по ночам, переключаясь с канала на канал, мы все же останавливаемся на Клюге. На его интервью.

И здесь мы сталкиваемся с основной чертой интеллектуальной физиономии Клюге. Кого бы Клюге ни интервьюировал, о чем бы в своих фильмах или публикациях Клюге ни говорил, мы не встретим здесь того, что мы называем критикой. Здесь не встретишь и следов негативного отношения. «Было бы интересно представить себе интервью Клюге с Адольфом Гитлером».

То, что Клюге действует без критического отношения, как это ранее называли, тем более бросается в глаза, потому что вне всякого сомнения он вышел из франкфуртской школы, более того, является одним из последних ее представителей. В его втором полнометражном фильме «Артисты под куполом цирка: беспомощны» (1968) речь идет о теоретических и практических апориях «Критической теории». Фильм, между прочим, исключительно хорошо выдержал испытание временем.

Его юмор и богатство находок сегодня так же действенны, как и ранее, и довольно трудно тайно не влюбиться в юную Ханнелору Хогер в роли директрисы цирка Лени Пайкерт. Молва гласит, что новоиспеченный юрист Клюге признался Адорно в своем интересе к кино, и Адорно способствовал его направлению на стажировку к Фрицу Лангу; говорят, что затем в ресторане Артура Браунерса он написал свои знаменитые «Жизненные пути» (1962). Силой их убеждения, которая не уменьшилась с годами, можно восхищаться в «Хронике чувств» —  новой редакции его рассказов, опубликованной в 2000 году. На фотографиях шестидесятых годов мы видим красивого молодого человека, первого ученика, в очках без оправы и в галстуке.

Александр Клюге игнорирует различия, которые хотели бы считать неизбежными. Одно из таких различий критически-утверждающее. «Артисты под куполом цирка: беспомощны» отнюдь не являлись, как тогда утверждалось, принципиальной критикой «Критической теории» с целью выхода к новым положительным ценностям. Его книга о Сталинграде «Описание битвы», она же «Гибель шестой армии», впервые опубликованная в 1964 году, находится по ту сторону (или по эту) разделения жертва/преступник. Равно как и «Воздушный налет на Хальберштадт» в легендарном сборнике «Новые истории. Выпуск 1–18. Зловещие тревоги времени» 1977 года. Здесь нет никакого пиарного рыдания, что ФРГ слишком долго избегала вспоминать о страданиях немцев во время войны, например о гибели теплохода «Вильгельм Гюстлов»; что немецкая литература избегала говорить о бомбардировках немецких городов: В.Г.Зебальд в своих лекциях «О литературе и воздушной войне» (1999) исключил Александра Клюге из этой критики.

В рассказе о гибели Хальберштадта, равно как и в книге о Сталинграде, есть много забавных мест. «Часто в начале (сталинградского) котла спиртной рацион для частей на фронте был необычайно высок, например по две бутылки водки в день на человека. Обращались ли при таком рационе к дивизионному врачу за советом?» Тем самым я хочу сказать, что Клюге игнорирует здесь привычное различие, которое в материале такого рода мы обычно проводим между трагичным и комичным. Здесь господствует объективность столь проницательного и одновременно как-то по детски наивного ума. Его фильмы тоже все время приглашают посмеяться (хотелось бы мне знать, есть ли диссертация о Клюге как о комическом авторе). Его самый первый и сразу же увенчанный славой фильм «Прощание с прошлым» (1966) отнюдь не рассказывает только о неудержимом падении запутавшейся молодой женщины из ГДР в этой не знающей жалости разбогатевшей ФРГ. Этот фильм, тоже сохранивший без каких-либо потерь свою актуальность, можно рассматривать также и как свидетельство сбившейся с пути, но такой неотразимой витальности. А как Анита Г. берет консультацию у Альфреда Эделя по поводу реферата о «франкфуртской теории»! Для характеристики комичности этой сцены в английском есть прекрасное слово «hilarious»*. После этого вопрос, нужно ли знать Макса Вебера или нет, остается без ответа равно как и другой: что более комично и вызывает чувство большей неловкости  —  авантюризм Аниты Г. или выступление в качестве эксперта Альфреда Эделя.

Тем самым мы затронули другое направление в работе Александра Клюге, обеспечившее ему в семидесятые годы такой успех у впавших в отчаяние младомарксистов, вынужденных безвозвратно распрощаться с ортодоксальностью,  —  теоретическое. Толстая книга об «Общественности и опыте» (1972) разрабатывала перспективы недогматического материализма, от которых и я тогда был в восторге, и которые — я должен в этом сегодня признаться — улетучились у меня вместе с восторгом. Оскар Негт был Фридрихом Энгельсом своего времени и во второй толстой книге этого жанра «История и своенравие» (1981), имитировавшим и одновременно слегка пародировавшим демоническое трудолюбие Карла Маркса (чему способствовало также и оформление книги — переплет из синей ткани с золотым тиснением, как у знаменитой MEGA**). Различие, проигнорированное здесь Клюге, относилось к теории и литературе. Хронически перенапряженное теоретизирование, свойственное марксистской традиции, он превратил в поток слов, который не мог и не хотел заканчиваться; в своего рода аргументативную эпику, в которой дикая спекуляция относительно антропологического и экономического, технического, физического и политического содержания вдруг ликвидировала все мучения, которые обычно несут с собой нерешенные проблемы именно для систематиков, занимающихся философией истории. Марксизм превратился здесь в продолжительную игру мысли, а то, что так отчаянно требовали младомарксисты, — теоретические разработки, как они это называли, — казалось почти веселым времяпрепровождением в нем. Технику инспирированного потока слов, болтовню, лишенную какой-либо ярости, Клюге и по сей день использует в своих телевизионных интервью: когда не столько задает вопросы своим гостям, сколько так долго обволакивает их своими внезапно возникающими мыслями, пока им ничего другого не остается, как выдавать нечто умное, клюговское***.

Как-то в девяностых, после одной медиаконференции я пытался объяснить одному молодому человеку с телеканала клипов МТV (который меня в то время весьма занимал), что значит для нас Александр Клюге. В качестве фигуры из своей параллельной вселенной ему пришел на ум только Питер Устинов, но это привело только к полнейшему заблуждению. Пожалуй, только Роланд Барт — тот человек, которого можно было бы сравнивать с Клюге. Интеллектуальный аппетит, почти лишенный отвращения к чему-либо; конструктивный герменевтический ум, не боящийся даже логических связей, характерных для сновидений; эстетическая смелость, которая экспериментирует с различными способами показа как раз там, где ты ждешь условности.

Будем ждать, что еще придумает Клюге в ближайшее время.

 

 

 

* Потешный, уморительный (прим. ред.).

** Полное собрание сочинений Маркса–Энгельса, изданное в ГДР (прим. перев.).

***«Клюге» означает в переводе «умный» (прим. перев.).

 

 

M i c h a e l  R u t s c h k y.  Meister aller  klassen.  — «Die Tagesspiegel», 2002, 14. Februar, S. 27.