Я очень не люблю характеризовать людей, и особенно моих близких друзей. Саша был мой товарищ, товарищ, которого я очень любил. И любил я его не потому, что он был скрытный, не потому, что он был нежный, а потому, что он умел думать и рассуждать. И мы с ним рассуждали все время. Мы очень любили сидеть вдвоем, выпивать и беседовать. Это важное мероприятие — сесть и выпить с кем-то… Так как я грузин, я не пью с кем попало. Застолье — это очень важное событие. Я выпиваю только с близкими мне по духу людьми… И пить — совсем не значит напиваться; это означает просто открыть канал доверия и ощутить счастье оттого, что перед тобой сидит собеседник, которому ты полностью можешь довериться. Мы о многих вещах говорили, о самых разных.

Сашина кинематографическая судьба была очень тесно связана с Андреем Тарковским. Это одновременно его и очаровывало, и раздражало. Особенно раздражала посмертная судьба Андрея. Так как в России очень распространена некрофилия и есть такая тенденция — создание святых из всех умерших людей, это его очень раздражало и злило. Потому что он и я знали Андрея живого и знали, что это был за… — мы так с ним говорили — фрукт. Сашина проблема заключалась в том, что в беседе, так или этак, мы все время приходили к судьбе и творчеству Андрея. Безусловно, Андрей оставил очень серьезный отпечаток на его биографии, на его мировосприятии. Именно и уважая его, и любя, и раздражаясь на него — так он на это реагировал. Это сложная история… Саша сложно относился к картине «Сталкер». Он ее, конечно, любил, но где-то и ненавидел. Она слишком обнажила его. Я эту картину тоже не люблю. И не люблю именно за то, что Саша так ненатурально выглядит. Прежде всего, мне не нравится это. За слабость громоздких рассуждений тоже, но это уже другое дело.

Я не узнаю Сашу в этом фильме. Андрей смог вытащить из него такое насильно. Я смотрю на Сашу и думаю — актер играет что-то ему неорганичное. То, что ему очень не хотелось показывать, обнажать… Но он же актер. Ну, сделал такую вещь, притворился юродивым, подумаешь… В конце концов, это работа актера, его обязанность.

Но он сам не такой был. И эта роль для него психологически была очень трудна. <...> Может быть, Саша все время доискивался… ну, не истины, он доискивался какой-то сути.

В последний раз мы с ним встретились и просидели до шести утра, так и не выпив ничего, потому что… не хотелось абсолютно… Все у нас было… А мы сидели и говорили, говорили все время, всю ночь.

Само течение времени, которое мы с ним проводили, оно складывалось из каких-то эпизодов, случаев, историй. Дело даже не в словах. Мы просто рассказывали друг другу факты. Знаешь, говорил я ему, была такая история… И рассказывал. Он тоже что-то вспоминал и рассказывал мне. Он очень любил, когда я ему рассказывал смешные истории, анекдоты, особенно про мой опыт жизни за границей. Ему это казалось очень смешным. Он был очень весел, всегда приветлив, ровен и доброжелателен.

В принципе все знают, что собой представлял Саша. В нем были разные стороны, разные совершенно, несовместимые даже, но мне он представился как нормальный, хороший человек, мой товарищ. И так было много лет, которые мы с ним знакомы. К счастью для нас двоих, нам не довелось работать вместе. Саша говорил: «Какое счастье, что мы с тобой вместе не работаем! Ты можешь себе представить, какой был бы кошмар — ты все знаешь про меня, я все знаю про тебя».

Я совсем не романтизирую, я просто считаю: Саша был очень хороший человек. Очень хороший. Уютный, справедливый, тактичный. Я не знаю… Лучше удовольствия, чем с ним общаться, я вообще не испытывал. Вот такой он был удивительный человек. Простой, прямой, ясный, который ничего никогда не играл, не изображал. Хороший мужик был, вот и всё.

Отвратительная это вещь, когда люди вдруг так, навсегда тебя покидают. Это очень, очень, очень жаль. Крикнешь: «Саша!» — а его нет… Нигде…

 

 

Информацию о возможности приобретения номера журнала с полной версией этой статьи можно найти здесь.