На премьере в Доме кино Николай Лебедев предупредил: его «Звезда» — не ремейк одноименного фильма 1949 года, а всего-навсего экранизация той же повести Эм. Казакевича, которую в свое время перенес на экран ленфильмовец Александр Иванов. Думаю, предупреждение лишнее. Старую «Звезду» все равно мало кто помнил. Законченная в один год с монументальными кинополотнами «Падение Берлина» и «Сталинградская битва», она настолько разошлась с ними по жанру, интонации и ракурсу в показе только что выигранной народом войны, что оказалась в немилости у Главного зрителя страны, подверглась переделкам и досъемкам и, покореженная, в заплатах, вышла несколько лет спустя, уже после смерти Сталина. Волей обстоятельств та «Звезда» была фактически последней в сталинскую эпоху лентой о Великой Отечественной войне (после 1950-го их уже не снимали), пауза в военной теме продлилась до 1956-го, и одним из первых, кто ее нарушил, был все тот же Александр Иванов, поставивший фильм «Солдаты» по повести Виктора Некрасова «В окопах Сталинграда». Эта картина открывала уже новую главу в освещении Великой Отечественной на экране. А «Звезда» 1949 года... Она еще была какое-то время в репертуаре (я сам ее смотрел в детстве, в середине 50-х), но потом тихо сошла с экранов и выпала из поля зрения. Не в пример другим картинам того времени, ее практически не вынимали из архивных коробок, а в «Историях кино» о ней — скупые абзацы.

Поэтому кто же будет сравнивать нынешнюю киноверсию «Звезды» с давней картиной-невидимкой (кроме какого-нибудь маниакально приверженного своему материалу киноисторика)?! Да и с самой повестью — тоже вряд ли. Ее сегодня не читают, не переиздают. Хотя вещь сама по себе замечательная, как и вообще вся проза Казакевича. Может быть, как раз лебедевский фильм вернет ее в круг чтения. Он сделан со всем, какое только возможно, уважением к ней, я бы даже сказал, с благодарностью ей, но и с необходимой свободой от нее — во имя кинематографически выразительного и эмоционально захватывающего зрелища.

Это надо уметь: всю картину продержать меня в состоянии страха за героев, а в конце довести чуть не до рыдания. Николай Лебедев это умеет. Умеет,  работая с техникой жанров, разогревать зрительный зал до нужных состояний. В «Звезде», истории про фронтовых разведчиков, он работает на безотказной технике приключения и героической мелодрамы. Он возвращает нам бесхитростно-эмоциональное кино, которое смотришь с дет-ским соучастием. И добивается он стопроцентного зрительского соучастия отнюдь не только самой по себе напряженной приключенческой интригой (ее испытанные формулы: «свои среди чужих», «горстка отважных людей против враждебной громады» и т.п.), но мелодраматизмом исходной ситуации (ее формулу некогда вывел поэт военного поколения: «...ушли, недолюбив, недокурив последней папиросы»), который будет незримо обострять наше сопереживание героям на всем протяжении смертельно опасной военной операции. Собственно, влюбленная в лейтенанта Травкина (фамилия-то какая говорящая!)  радистка Катя Симакова, отчаянно разыскивающая их в эфире, — это персонификация нашего с вами, зрительского, природно-женского, если хотите, взгляда на героев, страха за них, исступления нереализованной любви («ах, война, что ж ты сделала, подлая...»).

В старой «Звезде» — я все-таки неслучайно о ней здесь вспомнил — эта тема обозначена фабульно (там радистку играет Ирина Радченко, но еще есть и Лидия Сухаревская, ее командирша, которая лирическую тему отыгрывает — когда комедийно, когда драматически-пафосно), однако общего звучания и смыслов картины она никак не определяет. А здесь это — не самое ли главное?  Благодаря ей и символика позывных, от которой пошло название повести и, соответственно, фильмов, обретает у Лебедева космически-поэтический масштаб. И радиоперекличка: «Звезда! Звезда! Я — Земля! Вы слышите меня?..» уже сама по себе — конспект волнующей, до перехвата горла, мелодрамы. Пронзительной истории невстречи.

В версии 1949 года, в том виде, в каком она дошла до нас, образ «звезды» связан, в первую очередь, с боевым знаком (что, к примеру, на крыльях эскадрильи в искусственно-натянутом финале), исполнен пафоса Победы, Победы как таковой, не более. В версии 2002 года его значение не просто шире, у него принципиально иные координаты: Жертва, Судьба, Память и далекий свет... Недаром на радиоперекличке камера птицей взмывает в небо. Она это делает в картине, лирически-взволнованно, как минимум дважды, если я хорошо запомнил. И столп огня, в который в секунду превращается последнее прибежище горстки смельчаков — странно вытянутая вверх и беззащитно открытая обстрелу деревенская постройка, — в том же ряду метафор.

Одним словом, «Звезда» Николая Лебедева — не прозаически-бытовое кино, а поэтически-жанровое. В этом его современность и залог зрительского успеха.