Вновь обращаясь к эпистолярному наследию Сергея Михайловича Эйзенштейна, предлагаем вниманию читателей его письма, адресованные матери с июля 1921 года по май 1925-го. Эту публикацию можно рассматривать как продолжение работы А.Л.Никитина «Один год Сергея Эйзенштейна. 1920–1921. Письма с комментариями» («Киноведческие записки», № 25 (1995), с. 12–52), где было напечатано 25 писем режиссера — с августа 1920 года по май 1921-го. Год спустя они вошли в исследование А.Л.Никитина «Московский дебют Сергея Эйзенштейна» (М., «Интерграф Сервис», 1996). В книге автор внес уточнения в свои комментарии, но в целом это не изменило задач, которые он поставил при первой публикации: проверить более поздние рассказы С.М.Эйзенштейна о начале своего творческого пути повременным изложением событий в письмах, адресованных матери. Исследовательская установка полностью показала свою эффективность: обнаружилось, что документы времени, о котором повествовал режиссер, сопоставленные с его же — более поздними — воспоминаниями показывают, как сильно Эйзенштейном были переосмыслены факты собственной биографии, насколько «поэзия» преобладает в них над «правдой» (если воспользоваться заглавием автобиографической книги столь любимого режиссером Гёте). Исследование А.Л.Никитина показало плодотворность документального повествования о жизни и деятельности создателя «Броненосца», выявило в позиции Эйзенштейна-мемуариста стойкие психологические механизмы, оправдывающие создание легенд о самом себе. Для тех, кто занимается биографией С.М.Эйзенштейна, еще раз было достаточно доказательно продемонстрировано, в какой степени «правда», интереснее, занимательнее, содержательнее, чем «легенда».

У исследователя первого года профессиональной работы С.М.Эйзенштейна в искусстве была еще одна, исполненная благородства задача: напомнить о тех, с кем режиссер начинал свой творческий путь, — в первую очередь об основном соавторе будущего режиссера — художнике Леониде Никитине, с которым Эйзенштейн приехал с фронта и с которым оформлял все спектакли будущего Театра Пролеткульта. Для автора исследования это было выполнение своего сыновнего долга: его отец погиб в сталинско-бериевских лагерях.

Правда, высоко оценивая исследование в целом, понимая личный смысл работы, с конечными выводами автора все же в значительной мере нельзя согласиться. Подводя итог своего повествования, А.Л.Никитин пишет: «Всё последующее, что происходило с Эйзенштейном, более или менее известно. Конечно, много вопросов вызывает следующий год московской жизни Сергея Эйзенштейна — год, отмеченный его бурной влюбленностью в В.Э.Мейерхольда и увлеченностью его дочерью, окончательным разрывом с «традициями МХАТа», поисками места приложения своих сил и возвращением в покинутый было театр Пролеткульта, чтобы на его основе начать новый виток восхождения к мастерству…» (с. 182).

Думается, отношения с Мейерхольдом — работа над театральными замыслами, учеба в театральных (позднее — режиссерских) мастерских, страстное желание обрести в его лице Учителя и одновременно не менее страстное желание превзойти его как режиссера, чтобы доказать самому себе стремительность собственного развития, — до сих пор не описаны с фактической стороны, а потому их понимание совершенно расходится с их действительным содержанием. Но, кроме отношений с Мейерхольдом, не менее сложными были отношения Эйзенштейна с В.Ф.Плетневым, не отличались ясностью и простотой и отношения с Н.М.Фореггером, мало что известно и о сотрудничестве Эйзенштейна с Б.И.Арватовым, как, впрочем, и о многом другом. Пожалуй, «более или менее известно» то, «что происходило с Эйзенштейном», только начиная с его окончательного прихода в кино, то есть с периода работы над фильмом «Броненосец «Потемкин».

Письма к матери за период с 1921-го по 1925-й гг. дают возможность проследить некоторые существенные моменты становления будущего кинорежиссера. Хотя в это время эти письма сын пишет уже не так часто, как раньше, они становятся менее доверительными, чем раньше. К тому же часть их утрачена. И все же их сохранилось достаточное количество (в отличие от переписки с другими адресатами), чтобы ввести в научный оборот большой объем нового фактического материала.

Из писем С.М.Эйзенштейна Ю.И.Эйзенштейн, хранящихся в его фонде в РГАЛИ, были выбраны те, в которых содержится важная информация либо в творческом плане — работа над оформлением спектаклей, сведения о режиссерских начинаниях и т.д., — либо в плане биографическом. Надо заметить, что и письма матери сыну сохранились не полностью, поэтому многие события и персонажи, которые упоминаются корреспондентами, могут быть установлены в ходе дальнейших разысканий. Пока же при комментировании основное внимание было обращено на раскрытие обстоятельств творческой жизни — театральной и кинематографической.

В тексте писем много разного рода словесной игры, искажений русского языка и других индивидуальных особенностей. Все это, по возможности, при подготовке текста сохранено. Тем не менее публикатором сделаны попытки упорядочить его подачу: порой введены абзацы (когда у Эйзенштейна текст идет сплошняком), там, где необходимо, добавлены знаки препинания, переведены иноязычные вкрапления — все это позволяет сделать письма более ясными для восприятия читателя.

Публикуются письма из двух единиц хранения (ф. 1923, оп. 1, ед. хр. 1449
и 1450).

Думается, что эта публикация будет способствовать более полному и достоверному пониманию важнейшего периода жизни и творчества С.М.Эйзенштейна — становлению его как кинорежиссера — и стимулировать дальнейшие разыскания документов этого периода, чтобы «поэзия» жизни художника была расшифрована «правдой».

 

Информацию о возможности приобретения номера журнала с этой публикацией можно найти здесь.