«Это не дневник»,—так в апреле 1955 года Геннадий Шпаликов начинает свою рабочую тетрадь. И продолжает: «Мне хватает вполне стихов».

Стихи он тогда писал подражательные, в духе Есенина и Маяковского, и, видимо, настало время, когда таких стихов уже «вполне» не хватало. Не хватало даже не для выражения собственных чувств, идей, мыслей, даже не для создания собственных оригинальных образов. Потребовался аппарат, позволяющий увидеть и услышать то, что происходит вокруг, рядом, сию секунду, но почему-то—не замечается. Он понял, что целый мир проходит мимо него. Тут дело уже не в записях на память (видимо, Шпаликов считал дневник, в основном, средством памяти и средством самовыражения). Дело в том, чтобы замечать происходящее, чтобы глаз учился видеть, а ухо—слышать. Записи Шпаликова вполне соответствуют тому, что во ВГИКе, на сценарном факультете, называлось и называется «творческим дневником». Их ведение было и остается обязательным, за «дневники» ставят оценки.

Геннадий Шпаликов начал свой первый «не дневник» 2 апреля 1955 года курсантом-суворовцем и закончил в конце августа 1956-го, поступив на сценарный факультет ВГИКа. Таким образом, в записях нашел отражение главный перелом в его жизни, точнее, момент завершения важнейшего в жизни этапа. Геннадий Шпаликов заканчивал не просто среднюю общеобразовательную школу, а Суворовское училище, с его практически армейскими порядками, с общей жизнью в казарме. И вдруг оказалось, что он один и свободен.

Поступив во ВГИК, Геннадий Шпаликов окунается в совершенно новую жизнь.

На первом курсе он стал одним из инициаторов создания журнала «Первокурсник», первый номер которого был практически собран, но так и не увидел свет. Задачей журнала было (что явствует из статьи «Давайте знакомиться!») собрать воедино творческие силы всех пяти факультетов: операторского, режиссерского, актерского, художественного и сценарно-киноведческого, тогда и по сей день разобщенных. В журнале должны были публиковаться сценарии, рассказы, эссе, фотографии (в том числе и актеров,—нечто вроде фотопроб), рисунки, критические заметки, интервью и т.п. Материал печатался авторами на машинке в двадцати пяти экземплярах (для каждого из пяти факультетов на каждом из пяти курсов), оставлялись поля для фотографий, рисунков, эскизов и заголовков. Затем все листы должны были быть пробиты по левому полю и перевязаны шнуром. В следующем учебном году ставшие второкурсниками студенты должны были издавать журнал «Второкурсник», а «Первокурсник», соответственно,—новые первокурсники.

Но в октябре 1956 года началось восстание в Будапеште, а вскоре после этого во ВГИКе были арестованы студенты первого курса сценарного факультета Златверов и Кафаров. В их комнате в общежитии был произведен обыск. Говорили, что нашли дневники с антисоветскими высказываниями. Наутро следующего дня студенты бойкотировали занятия. Они собрались в актовом зале, требовали встречи с ректором (им тогда был Н.А.Лебедев), требовали объяснений. Об этих событиях упоминает в своих мемуарах «Только о кино» Армен Медведев (см. «Искусстве кино», 1999, № 3, с. 146). 

«Первокурсник» издавать побоялись. Остереглись.

Ну, а жизнь вошла в свою колею. Продолжались просмотры, выходили новые фильмы.

В дневнике за 1957 год Шпаликов записал:

«17 апреля. Видел “Красный шар”. Волшебно, но у нас такой сценарий не взяли бы и для учебной работы. Не смешно».

Такое сильное впечатление фильм Альбера Ламориса о расстрелянном, убитом камнями красном шаре, единственном друге маленького мальчика, произвел тогда на многих. Отзвуки этого фильма слышны и в творчестве Михаила Калика («Человек идет за солнцем», 1962), и даже в первом, дипломном, фильме Андрея Тарковского «Каток и скрипка» (1960).

Геннадий Шпаликов написал на «Красный шар»… пародию. В тексте под названием «Красный шар (рекламный ролик)» он перенес на русскую почву даже не сюжет, а—главного героя. Главный герой, красный шар, из парижанина становится простым, вернее, простецким, москвичом, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Геннадий Шпаликов писал стихи, рассказы и сценарии. Он не стал офицером. Его не отчисляли из ВГИКа. На некоторые его стихи пели песни. По некоторым его сценариям ставили фильмы.

Время, которое позволило не задохнуться его таланту (позволило дышать), получило название «оттепель». Изменения в обществе сравнивали с изменениями в природе. Приравнивали. Социальное становилось космическим. В публикуемом нами «не дневнике» Шпаликов не раз описывает природу: снегопад или ночные сумерки, или облака в небе,—космическое. Но его описания (и здесь, и тем более, в поздних текстах), как нам кажется, несмотря на лиричность, мягкость, человечность их интонации, не равняют природное, космическое с человеческим. «Жутейшая вещь,—записал он 19 апреля 1955 года,—бесконечность и вечность. Не представляю, но верю. И вообще—лучше об этом не думать». Сознание своей конечности перед лицом Вселенной, которое он так замечательно умел описывать, составляет, как мне кажется, трагическую основу его таланта, так полностью и не раскрывшегося.

В этой подборке мы публикуем материалы 1955–1958 годов, касающиеся переломного момента в жизни Геннадия Шпаликова,—окончания им Суворовского киевского училища (СКУ), поступления во ВГИК и начала учебы во
ВГИКе. Это фрагменты из рабочей тетради 1955–1956 годов; два небольших эссе «Почему я иду в кино» и «О музыке», писавшиеся, очевидно для предварительного конкурса во ВГИК; статья-заявка для журнала «Первокурсник» «Давайте знакомиться»; сатирический очерк «Звезды на выезде» и интервью с Григорием Чухраем, видимо, для газеты «Вгиковец»; пародия «Красный шар (рекламный ролик)»; заметка «Памяти В.К.Туркина» и текст черновика «Моя речь на комсомольском собрании».

 

 

 

Информацию о возможности приобретения номера журнала с этой публикацией можно найти здесь.