Письмо Бориса Васильевича Барнета, адресованное Инне Яковлевне Филимоновой, было отправлено из Одессы 1 сентября 1956 года (по почтовому штемпелю). Инна (Зинаида) Яковлевна Филимонова родилась 18 декабря 1920 года. Окончив сценарный факультет ВГИКа (1943, мастерская Алексея Каплера), работала редактором в сценарной студии Министерства кинематографии СССР. Она автор сценариев ряда игровых фильмов, множества мультипликационных и научно-популярных.

Инна Яковлевна рассказала, что познакомилась с Борисом Васильевичем Барнетом в 1952 году в Киеве, где работала на картине о проекте строительства южных каналов через Украину в Крым («В степях Украины», реж. И.Шмарук). Вернувшись из экспедиции, группа поселилась в небольшой гостинице на территории Киевской студии. В этой же гостинице жили тогда Барнет, Донской, Большинцов, Алов и Наумов (Инна Яковлевна когда-то училась с последними двумя из них во ВГИКе). Видимо, Барнет снимал «Концерт мастеров украинского искусства». Кинематографисты общались, «клубились»—по выражению Инны Яковлевны. Как правило, вместе ужинали (жарили колбасу).

Инна Яковлевна подружилась с Борисом Васильевичем. Ходили в театр, говорили о работе. После того, как разъехались, продолжали переписываться. Из всех писем (а их, по словам Инны Яковлевны, было много) сохранилось только одно, очевидно, написанное со съемок фильма «Поэт».

 

 

 

Инночка, простите за безобразное письмо. Пишу на съемке. Вернее, на бесплодном сиденьи на солнцепеке в ожидании таковой[1].

Дорогой мой друг.

Всегда, всегда Ваши письма приносили мне радость, даже когда все бывало хорошо, спокойно, благополучно, а то, которое я получил сегодня, оказалось самым дорогим и радостным.

В мирке, в котором я живу сейчас в распроклятущей Одессе, где в основном, кроме злобы, склочек, наглости, глупых споров, крохоборчества и прочих прелестей, присущих кинематографическим экспедициям и пикникам, [ничего нет]. Ваш знак дружбы и доброго верного сердца мне особенно дорог. Оказывается, есть же и хорошее на этом неприспособленном для душевного спокойствия свете.

Вы спрашиваете о работе, о друзьях, о настроении, о моей жизни. Друзей нет. Настроение—если бы не дочка, то самым заветным желанием был бы «вечный покой».

Работа идет ужасно плохо и трудно. Четыре тысячи метров материала, кот[орые] я уже посмотрел,—плоховаты. Старый, провинциальный южный городок, в кот[ором] должно было бы протекать все лицедейство фильма, в Одессе неосуществим. Приходится все время приспосабливаться и идти на всевозможные скидки и компромиссы, а они всегда очень видны на экране.

Одним словом, мною принято твердое решение (вне зависимости от результатов) с иллюзионом кончать! Честное слово! Нет больше ни сил, ни воли. А та небольшая фантазийка, присущая всем и каждому (и следовательно, мне), морщилась, морщилась и... увяла. Очень уж страшными методами и приемами нами «руководят». Каждая ошибка возводится в ранг почти смертного греха. А судей много: Директора, Замы, Редактора и пр.

Кончаю писать. На солнцепеке жарища градусов 50!

На следующий день.

Настроение и жара не изменились.

Сейчас 7 ч[асов] утра. Тороплюсь на съемку. Дней через 5-6 уезжаю на месяц в Ялту снимать некоторые павильоны. Не собираетесь ли Вы, друг мой, проехаться в Ялту? Если бы я был сейчас (да не только сейчас, а вообще последний год) не так нищ, то я с радостью кредитовал бы осуществление этого намерения. Но так как это сейчас невозможно (ибо я вопиюще беден), то не смогли бы вы сами где-нибудь кредитоваться для этой цели, а осенью (в ноябре) мы с Вами поднатужились бы и вернули долги!? Напишите мне: Ялта, Гл. почтамт, до востребования, а то у нас есть и любопытные в группе, а им я не хочу доставлять удовольствия читать Ваши всегда хорошие, изящные и очень милые письма.

Не забыл ли я Вас?—Вы спрашиваете. Отвечаю: «Нет!!» Каковы Ваши квартирные дела? Что делаете? Я рад, что Вы solo[2].

 

Музей кино, ф. 106, оп. 1, ед. хр. 2.

 

1. Эта фраза приписана на верхнем поле первого листа, перед началом письма.

2. Последний абзац приписан на полях.

 

 

Публикация и предисловие Е.О.Долгопят