В уходящем 2006-м, в котором мы простились с Неей Зоркой, исполнилось сорок лет со времени выхода ее «Портретов». Современная эпоха в историографии отечественного кино начинается именно с этой книги. Из предмета описания, систематизации и классификации история советского кино превратилась в предмет переживания—акт, уже сам по себе творческий. Нея Зоркая прочитала историю нашего кино прежде всего как историю живых людей. Людей, делавших кино, их фильмов—ценных в той степени, в какой это живое человеческое отпечатывалось в них. Плюс людей, это кино смотревших,—Зоркая первая у нас стала рассматривать и изучать зрительный зал как неотъемлемую составляющую истории кино. Так что возможность столь же классической ее работы «На рубеже столетий» тоже содержится уже в «Портретах».

В истории кино Нея Зоркая открыла сюжет и жанр, именно отечественному кинематографу присущий. Они связаны со спецификой существования российского человека в истории. Человек в России—и особенно в России ХХ века—абсолютно не защищен от исторических катаклизмов броней частной жизни в отличие от человека западного.

Он насквозь продуваем безжалостными ветрами истории, беззащитен перед ней. Время стремится всецело подчинить человека себе, растворить без остатка, превратить его в средство и только в средство. Так на предшествующем этапе историография отечественного кино и рассматривала художника—как весьма несовершенный инструмент для создания совершенных средств пропаганды и агитации, это время славящих.

Так вот—в противостоянии человека ходу времени и обнаруживается самое ценное, непреходящее, живой человеческий голос, его неповторимость, противостоящая забвению.

Это противостояние, этот неустанный поиск живого человеческого остатка Нея Зоркая и сделала сюжетом своей истории российского кино.

Есть нечто глубоко личное, автобиографическое, если угодно, в таком подходе, особенно в отношении к революции как эпохе первопредков. Шестидесятники были в прямом смысле детьми тех, кто эту эпоху творил. Всецело поглощенным процессами творения эпохи творцам было не до рефлексии по поводу творимого. Они попросту не успевали этого сделать—поток времени уносил их с собой: кого в 37-м, кого в 41-м (как, скажем, Марка Зоркого, видного специалиста по истории Первого Интернационала). Переживать созданную отцами историю в полной мере выпало их детям. Переживать как кровное и подчас мучительное родство. Переживать, помимо прочего, как зазор между замыслом и реальным воплощением. Очевидно, еще и потому столь важен для Зоркой в «Портретах» исходный авторский внутренний посыл, скрытый за напластованиями времени живой авторский голос.

Собственно говоря, живой голос составляет едва ли не главную ценность при множестве прочих замечательных этапных достоинств. Нея Зоркая научила последующие поколения историков нашего кино доверяться своему собственному переживанию, а влюбленность в материал—превращать в методологию.

Плодотворность этой методологии Нея Марковна продемонстрировала всем своим существованием. Она сама—живая история, и в этом словосочетании обе части равно значимы. Подлинная история может быть только живой—и это главный урок, который последующие поколения вынесли из школы Неи Зоркой. Школы, в которой принципиально не ставили оценок.