Что мы знаем о «Позолоченной гнили»? Что это перемонтированный для советского проката вариант фильма «Доктор Мабузе, игрок». Что перемонтажом занимались С.М.Эйзенштейн и Э.И.Шуб с 9-го по 13-е марта 1924 года. Что это второй (после «Дневника Глумова») опыт работы Эйзенштейна в кино. Что копия «Позолоченной гнили», к сожалению, до нас не дошла. И это, пожалуй, всё.

Между тем в фонде Э.И.Шуб в РГАЛИ сохранились два варианта списка титров «Позолоченной гнили», дающие о перемонтированной версии некоторое представление. Судя по листку учета использования, впервые эти документы были просмотрены исследователями в начале 1990-х годов; до этого времени искать там перечень титров, видимо, никто не догадался.

Первый вариант списка титров предназначался для варианта фильма в десяти частях, т.е. это, по всей видимости, был полный перечень титров первой серии «Доктора Мабузе». Этот список испещрен множеством вычеркнутых фраз и целых эпизодов—по нему видно, как шли переделка и переосмысление фильма. На заглавном листе списка надписаны варианты названий перемонтажной версии: «Маски города», «Гниль города», «Живые трупы».

Второй вариант перечня титров (для фильма в шести частях) был уже, по всей видимости, окончательным. Из фильма почти полностью исчезла линия прокурора Венка (т.е. буржуазное правосудие), многие детали, отягощающие повествование. Сюжет был спрямлен (если не сказать—схематизирован), а кое-что подверглось кардинальному переосмыслению. Так, обедневшая (!) графиня Тольд, которая в фильме Ланга помогала прокурору Венку в борьбе с Мабузе, в «Позолоченной гнили» стала похотливой буржуазкой, занятой постоянным поиском партнеров на одну ночь.

Надо еще добавить, что на первой странице этого списка титров карандашом надписано: «Перемонтаж “Доктора Мабузо”» и «Доктор Мабузо», но оставлено окончательное название перемонтированной версии фильма—«Позолоченная гниль». И, наконец, другим почерком, похожим на эйзенштейновский, в правом верхнем уголке страницы сделана еще одна приписка: «Шуб, Эйзенштейн».

О том, что получилось в итоге, существует, вероятно, только один письменный отзыв. Это заметка Владимира Ерофеева (подписавшегося только первой буквой фамилии), опубликованная в «Кино-газете». Приводим ее полностью:

«Прекрасный (технически) образец германского кинопроизводства «Д-р Мабузо» подвергся жесточайшей операции и… тихо скончался.

Вместо него—позолоченная, подкрашенная гниль, никому не интересная, никому не нужная.

Первые две части, в которых еще сохранилась фабула «Мабузо», смотрятся с интересом. Дальше начинается что-то весьма малопонятное. Конец картины совершенно не связан с ее началом. С одинаковым успехом ее можно «вертеть» и сначала, и с конца.

Тем кинематографистам, которые не видели «Мабузо», все же стоит посмотреть на покойника. Тем более, что он теперь… безвреден.

Способ делать идеологически чуждую нам картину приемлемой найден—нужно делать ее непонятной!» (Е. «Позолоченная гниль».—«Кино-газета»,1924, № 35, 26 августа, с. 2).

2 декабря того же года Ерофеев в «Кино-газете» (№ 49, с. 2) в заметке «Довольно портить картины» резко высказался о перемонтаже заграничных фильмов вообще. Есть косвенные основания полагать, что на эти выпады монтажеры «Позолоченной гнили» какое-то время обижались, но затем их отношения с Ерофеевым восстановились.

Разумеется, и список титров, и ерофеевская заметка не могут возместить утраченную копию «Позолоченной гнили» и дают о ней лишь весьма относительное представление. Но об одном персонаже, оставленном в перемонтажной версии и даже как будто намеренно подчеркнутом (в шестичастевом фильме он просто стал более заметным, чем в десятичастевом), хотелось бы написать немного подробнее. Это кокаинист Шперри—помощник Брауна (т.е. Мабузе).

Собственно, нет ничего удивительного в том, что такой персонаж при перемонтаже не был изъят: в «Позолоченной гнили» как раз выпячивались пороки буржуазного общества, и наркомания была лишь одним из них. Но само это общество представлялось Эйзенштейну, Шуб и их революционно настроенным современникам пережитком еще существующего дореволюционного российского прошлого. Не случайно перемонтированная версия «Доктора Мабузе» стала называться «Позолоченной гнилью»—это второе название фильма Владислава Старевича «Сашка-наездник» (1917).

А фильмов об упадке и разложении высшего света в дореволюционном российском кино было немало; в некоторых из них затрагивалась и тема наркомании. Достаточно назвать три фильма 1916-го года: «В чаду опиума» (реж. А.Аркатов), «На крыльях смерти» (второе название—«Кокаинистка», реж. Ч.Сабинский), «Отравленные» (второе название—«Клуб эфироманов», реж. М.Мартов). Это, безусловно, отражало реальное положение вещей в декадентских кругах; впоследствии М.Агеев написал о дореволюционной «наркоманской» Москве блестящий «Роман с кокаином» (журнальная публикация—1934 год, впервые издан отдельной книгой в Париже в 1936-м, в России во время перестройки и после нее вышло несколько изданий). Общеизвестно, что Александр Вертинский никогда не скрывал, что в молодости был подвержен этому греху, но вовремя избавился от кокаиновой зависимости.

После революции, однако, сей порок не исчез (как не изменилось одномоментно и само общество). Скажем, «лефовцы» презирали «имажинистов» за то, что некоторые из них (например, В.Шершеневич) нюхали кокаин—точно так же, как спортивные «мейерхольдовцы» с пренебрежением относились к артистам Камерного театра, употреблявшим этот наркотик (Н.Церетели). В кинематографической среде было известно, что баловался кокаином В.Р.Гардин. Интересно также свидетельство В.Степановой, записанное ею со слов Дзиги Вертова: «Кулешова он (Вертов—А.Д.) считает одним из культурнейших режиссеров. Он рассказывал про Кулешова, как он с ним познакомился, как Кулешов тогда был совершенно «занюханным» кокаином и мечтал о женщине зеленой, невероятно худой и страшной…» (С т е п а н о в а  В а р в а р а.  Человек не может жить без чуда. (Письма. Поэтические опыты. Записки художницы.) / Сост. В.А.Родченко, А.Н.Лаврентьев, при участии Н.С.Лаврентьева. М.: изд-во «Сфера», 1994, с. 209–210).

Более того: наркомания во времена нэпа была общественной проблемой. Публиковались даже статистические данные о количестве кокаинистов. Зримым подтверждением этого факта стали известные кадры вертов-ского «Кино-глаза» (1924): беспризорный мальчишка, нюхающий кокаин, а затем одурманенный воздействием наркотика. Между прочим, в популяризации дурмана обвинялось именно кино (разумеется, зарубежное). Так, журналист Михаил Белявский в одной из своих статей процитировал письмо кинозрителя о «молодых и вполне здоровых физически парнях»—«киноманиаках» (эта проблема бурно обсуждалась советской кинопрессой второй половины 20-х гг.), «прыгающих со второго этажа под Гарри Пиля» и «употребляющих алкоголь и кокаин под Фейдта». (Б е л я в с к и й  М и х.  Наш читатель о киномании. Кто болен и как лечить?—«Кино» (газета), М., 1928, № 26, 26 июня, с. 6. Рассуждения и споры на тему, употреблял ли Конрад Фейдт кокаин, были весьма модными в Берлине 1920-х годов).

В кино 1920-х–начала 1930-х гг. эта тема поднималась от случая к случаю, так как инстанции, контролировавшие идеологию, по всей видимости, полагали: раз в Советском Союзе наркомании быть не должно, то и нечего ее показывать. В 1929 году близкий к «лефовцам» режиссер В.Жемчужный поставил по сценарию Осипа Брика агитпропфильм «Опиум», который начинался постановочным эпизодом китайской опиумной курильни. Затем, правда, фильм переходил к обличению религии, тем самым буквализируя известное изречение Карла Маркса. Двумя годами позже был запрещен к показу фильм Н.Тихонова «Терьяк», в котором классовые враги использовали наркоманию как средство в борьбе с новым обществом (см.: М а р  
г о л и т  Е., Ш м ы р о в  В.  Изъятое кино. М., 1995, с. 26). И, наконец, в 1933 году вышли две картины, в которых в последний раз (с перерывом до конца 1960-х) фигурировали наркоманы. В обоих случаях это были белогвардейцы—капитан Алябьев, «садист и наркоман» («Моя родина», 1933, реж. А.Зархи и И.Хейфиц) и атаман Анненков, беспечный курильщик опиума («Анненковщина», 1933, реж. Н.Береснев).

Таким образом, кокаинист Шперри остался в «Позолоченной гнили» как напоминание о тех отвратительных и живучих пережитках буржуазного (и дореволюционного) общества, которые могли наблюдать в реальной действительности и Эйзенштейн, и Шуб. Может быть, именно поэтому монтажеры не попытались представить происходящее в фильме как картины, возникающие в одурманенном сознании Шперри. Они не хотели показывать иную реальность такой ценой—тем более, что впоследствии создали—без помощи каких бы то ни было наркотических средств—другие миры, которые никогда не существовали. Шуб смонтировала несколько фильмов, где была явлена Россия, «которую мы, к счастью, потеряли», а Эйзенштейн снял в «Октябре» штурм Зимнего так, что эти кадры стали каноническими и по сю пору используются как документальные.

Список титров «Позолоченной гнили» публикуется с незначительными и несущественными сокращениями, касающимися его разбивки по частям, которая сделана крайне сумбурно и стала бы только отвлекать внимание. Пунктуация приведена в соответствие с современными нормами правописания; кроме того, в вопросительных предложениях расставлены вопросительные знаки (в оригинале повсюду стоят точки).