В июне 1941 года мы находились в Сталинграде, снимали натуру фильма «Оборона Царицына».
В воскресенье 22 июня с утра мы начали снимать объект, который у нас назывался «Окопы»—эпизод боя между германскими оккупантами и красногвардейцами. Как и всегда при съемках батальных сцен, нам на помощь пришла армия. В воскресенье прибыл пехотный полк на больших автомашинах. Красноармейцы разделились на две части—одни должны были переодеться в красногвардейскую форму, другие—в немецкое обмундирование кайзеровских времен с касочками.
Нужно сказать, что Мамаев курган, там, где сейчас находится мемориал, тогда был совершенно голым местом—ни единого кустика, не говоря уже о деревцах.
Мы все, съемочная группа, были одеты в военную форму. Сергей Дмитриевич считал (Васильевы ведь всегда работали на военной тематике), что так удобнее. Мы не выделялись среди воинских частей, и это способствовало, наверное, психологическому сближению.
На кургане абсолютно негде было укрыться от жары, поэтому саперы, вырыв углубление, поставили большую палатку, в которой работал передвижной буфет. Там продавали кефир, простоквашу, нарзан, бутерброды и т.д.
Закончив приготовления к съемке, мы, т. е. Сергей Дмитриевич, Георгий Николаевич, командир полка, прибывшего к нам на съемку, и я, зашли в эту палатку. Сидели за столиком, пили воду и советовались, как вести большую батальную массовую сцену.
И вдруг вижу, входит в палатку ассистент режиссера Вера Федоровна Чемерисова[1], напуганная, с глазами, полными слез.
Зная, что она очень эмоциональна и может переживать из-за самых мелких неполадок, я все же спрашиваю:
—Вера, что случилось?
—Война!
—Какая война?
—Не то с румынами, не то с немцами. Я сидела в машине, там водитель радио включил,—Молотов выступает с обращением к народу.
—Тихо,—говорю я ей,—пойдем послушаем.
Прихожу к машине и правда—налеты авиации, бомбежки, Брест…
Быстро возвращаюсь к своим и говорю:
—Товарищи, вот такая история…Все сразу пошли к машине. Слушаем. Вы представляете настроение: семьи Бог знает где… Война!
Полковник говорит:
—Товарищи, я обязан немедленно со своей частью явиться на место. Мы не можем оставаться на съемке.
Какая тут съемка! Ужасно было видеть рядом немецкие каски и мундиры. Вы не представляете, какое это было ощущение! Мы прекрасно понимали: это наши, советские люди. И все равно… А там, на границе, уже рвутся снаряды.
Моментально дали команду всем переодеться. И тогда Сергей Дмитриевич… Здесь я должен сделать отступление. Много раз мне приходилось слышать его выступления, иногда очень ответственные. Он был поразительный оратор. Он мог дойти до самой глубины человеческого сердца. Он умел находить свои пути к людям, не только красноречием, но каким-то неуловимым свойством своей личности. Потому что, о чем бы он ни говорил, всегда было пережито, как глубоко личное и потому искреннее.
Он обратился к полковнику, когда солдаты готовились уже садиться в свои машины:
—Я вас очень прошу, я хотел бы сказать несколько слов…
Вы знаете… Это невозможно забыть. Сергей Дмитриевич встал, вокруг него совершенно естественно образовался огромный круг. На большом поле люди лежали, сидели, стояли. И он обратился к ним, уже воинам действующей Советской армии, с простыми словами. Сергей Дмитриевич сказал о том, что такое земля, на которой мы живем и чего она стоит. И пожелал всем вернуться, понимая, что скоро они пойдут на фронт,—вернуться и увидеть своих матерей.
Это была потрясающая речь!
Съемка была отменена. Мы молча сели в машины и поехали в гостиницу. По дороге нас остановил ехавший навстречу директор «Ленфильма» Глотов[2] (он за два дня до этого приехал со своим заместителем И.Черняком[3] посмотреть, как у нас идут дела) и сказал, что они немедленно возвращаются в Ленинград.
Так мы узнали о начале войны.
К этому времени уже многое было отснято. Мы снимали сразу две серии. Начали снимать в Ленинграде с ночной натуры—ночной бой красногвардейцев с эсерами и белыми. Сняли довольно много павильонов (оставался еще вагон-салон, комната нашей героини). Перед отъездом в экспедицию мы имели уже достаточно материала.
В первых числах марта начали снимать в Сталинграде, потом поехали в город Серафимович. Там, на хуторе Задонском снимали всю донскую часть—круг, сожжение матери Перчихина. Потом вернулись в Сталинград, где пробыли до 26 октября 1941 года.
Мне очень дорога память о Васильевых, поэтому я с радостью рассказываю вам о них и стараюсь вспомнить самые различные факты, связанные с их работой. Я проработал с ними 8 лет, знал их очень хорошо и любил их сильно.
Они относились к той замечательной категории людей, которые не делили человечество, с одной стороны—на художников, а с другой—на гримеров, бутафоров, плотников, помрежей и так далее. Мне много пришлось работать в разных коллективах до встречи с Васильевыми и после них до того, как я стал самостоятельным постановщиком. И никогда, нигде я не чувствовал такого уважения и человеческого отношения к себе, как работая с ними. И не только я! Не случайно с Васильевыми постоянно работали из всех цехов одни и те же люди, которые стремились попасть именно к ним на картину.
Васильевы никогда не входили в павильон, не поздоровавшись абсолютно со всеми. Они всегда помнили, если у кого-либо кто-то заболел, и стремились обязательно помочь.
Чувство гражданской ответственности за все то, что делалось, было присуще им на всех этапах творчества. Оно было неотъемлемо от их жизни.
В этом плане характерна история съемки финала картины «Оборона Царицына».
К тому времени часть коллектива по распоряжению Комитета уже уехала в Москву и увезла негатив. Уехал и Георгий Николаевич Васильев, чтобы там привести материал в порядок. А мы остались с Сергеем Дмитриевичем—я, два оператора[4] и часть группы, чтобы снять финал картины, связанный со съемками конницы.
Шла осень 41-го года, и солдат для съемок получить было совершенно невозможно. На наше счастье, на станции Иловля, в 90 километрах от Сталинграда, генерал-майор Пархоменко[5], потерявший недавно в боях кисть руки—однофамилец легендарного Пархоменко, героя Гражданской войны (о нем шла речь и в нашем фильме),—формировал конную дивизию или даже корпус.
Нам сказали так:
—Поезжайте на станцию Иловля, там еще не все умеют сидеть на конях. Их учат. Они будут там три дня. Сумеете снять за эти три дня? Это все, что мы можем. Потом они уйдут под Ростов.
Мы погрузили в вагоны все, что нужно—костюмы, реквизит—и отправили на станцию Иловля. Сергей Дмитриевич плохо себя чувствовал—у него обострилась язва. Приехали на станцию Иловля. Директор картины Гинзбург[6] разыскал какую-то мазанку, чтобы можно было уложить в постель Сергея Дмитриевича. А я с Гинзбургом поехал к генералу Пархоменко. Мы договорились о съемках, потом выбрали место, построили рельсы для круговой панорамы. Предстоящая съемка была грандиозной, с массой актеров. Договариваемся, что завтра на рассвете, в 6 часов утра, если не будет дождя, воинская часть начнет двигаться к месту съемки, а мы подбросим туда аппаратуру и все, что нужно.
Наступает рассвет. Мгла абсолютная. Дождь проливной. Снимать совершенно невозможно. Еду к Сергею Дмитриевичу. Он безумно нервничал. Остается один единственный день. Завтра вечером часть уходит. Все!
И вот я встаю в 3 часа ночи. Темно. 4 часа… Черт его знает, как будто немного светлеет. До пяти хожу… Светлеет! Я всех бужу, сообщаю Сергею Дмитриевичу, что как только армия будет на месте и построится, за ним придет машина.
И вот часов в 11 прибыли войска. У камеры уже стояли операторы С.Иванов и А.Дудко. Из последних сил приехал Сергей Дмитриевич. Ему было так худо, что стоять он не мог. На всякий случай приготовили ему раскладушку. А снимать надо. Последний день!
Он меня подзывает и говорит:
—Адольф! У меня к тебе просьба. Будем снимать параллельно. Возьми Сережу Иванова, Жарова[7], возьми сотню. Я останусь здесь. Иначе нам не успеть. Положение безвыходное.
Мы разделились. Я оставил его с болью в сердце и поехал за 10 километров.
Снимали до самой темноты. Закончив все, сели в пикап. Сергей Дмитриевич с грелкой—рядом с водителем. Поехали в Сталинград. Вдали было видно, как горели цистерны с нефтью—следы бомбежек вражеской авиации.
И так, во всех случаях Сергей Дмитриевич никогда не забывал об ответственности и долге, работал с полной отдачей, в полную меру.
Братья Васильевы в экспедиции всегда находили время для пропагандистской работы. Причем она была для них не обязанностью, а внутренней необходимостью и потребностью. Вот почему это всегда было искренне, интересно, увлекательно.
Так было и на этот раз. Наряду со съемками Васильевы со всей группой встречались с трудящимися города, бывали на тракторном заводе и на других крупных предприятиях Сталинграда.
В Сталинградском драматическом театре наши артисты устроили концерт в пользу раненых. Вступительное слово говорил Сергей Дмитриевич.
Мне хотелось бы рассказать еще об одном случае, который характеризует чуткость Васильевых по отношению друг к другу.
Однажды, после окончания работы, когда все уехали по домам, мы с Сергеем Дмитриевичем отправились посмотреть, как идет строительство моста для очередного объекта и прикинуть точки съемок. Вернулись поздно. Нас встретил бухгалтер и сказал:
—Получите сейчас суточные, а то я должен сегодня обязательно отправить отчет на «Ленфильм». У меня уже все получили, остались только вы и Адольф Самойлович.
Сергей Дмитриевич взял ручку, чтобы расписаться, посмотрел ведомость и говорит:
—Николай Дмитриевич, я вас очень прошу больше никогда этого не делать. В русском алфавите всегда Георгий Николаевич идет раньше Сергея Дмитриевича. В следующий раз я прошу вас первым писать Г.Н., а потом С.Д.
Как будто мелочь, но и она свидетельствует о внутренней интеллигентности, тонкости Сергея Дмитриевича.
Как работали Васильевы?
Мне казалось, что их содружество было чрезвычайно органичным, интересным, плодотворным. В их работе не было лидера—все решали вместе, порой не сразу, иногда в очень серьезных спорах. Бывало, что они расходились для размышлений, для анализа, чтобы через день-два встретиться и придти к единому мнению.
Помню, на следующий день после приезда в Сталинград у нас было собрание всего коллектива. Оно было очень кратким. Сергей Дмитриевич сказал:
—Мы начинаем с вами большую и сложную экспедицию. Я очень прошу помнить, что по всем творческим вопросам любой из вас в любое время может обратиться либо ко мне, либо к Георгию Николаевичу. Я уверен, что вы почти всегда услышите один и тот же ответ. Во всяком случае, одного направления. По организационным вопросам, умоляю вас, к Георгию Николаевичу не обращайтесь. Напутает—сами будете виноваты! Вот он здесь. Жорж, ты слышишь?
—Да, да, с этим ко мне не обращайтесь,—подтвердил Георгий Николаевич.
Над литературным сценарием Васильевы работали так: был точно расписан поэпизодный план—не просто названия эпизодов, а тщательно продуманная конструкция вещи, развитие характеров. Писал какую-то сцену Георгий Николаевич. От него сцена шла к Сергею Дмитриевичу. Тот обрабатывал ее, потом вместе обсуждали и заканчивали.
Начав работать с ними, я прежде всего стал изучать материал. Они дали мне огромное количество книг. Среди них не только книги о гражданской войне, но и о войнах вообще. Потом Георгий Николаевич начал давать мне задания: «Нужно написать три сцены. Смысл их заключается в том-то и в том-то». Я пишу эти сцены, приношу Георгию Николаевичу. Он их редактировал, иногда переделывал начисто. Поначалу я очень волновался, а потом немного привык—в конце концов, всегда что-то получается, а что-то не получается. Потом мы ехали к Сергею Дмитриевичу (он тогда тяжело болел и почти год лежал в постели). Все это обсуждалось братьями сообща, и вместе они находили окончательный вариант.
Режиссерского сценария по двум сериям «Обороны Царицына» они не делали, до такой степени их литературный сценарий был написан точно кинематографически.
Васильевы писали киносценарий, понимая, что это и хорошая литература, и вместе с тем, кинематография—ее можно снимать. Поэтому делать режиссерский сценарий они поручили мне. Я брал экземпляр литературного сценария, отчеркивал кадр, писал номер и ставил метраж по секундомеру.
Режиссерский сценарий содержался у них в литературном сценарии. Уже в нем была решена вся картина.
Немного о Борисе Андреевиче Бабочкине…
Братья Васильевы очень хотели, чтобы Бабочкин снимался у них в «Обороне Царицына» и сыграл отрицательную роль Молдавского. Это после оглушительного успеха «Чапаева»! Сейчас известно, что Бабочкин сделал эту роль блистательно. Но тогда братья не знали, как подступиться к такому разговору с артистом.
У Бабочкина была дача на Селигере. Он любил там рыбачить.
Сергей Дмитриевич мне говорит:
—Возьми сценарий, поезжай к нему на дачу и постарайся уговорить его сыграть эту роль.
Я поехал. Борис Андреевич встретил меня очень радушно. Он жил с семьей—две его девочки[8] были тогда еще совсем маленькими. Я дал ему сценарий. Он прочитал. Потом мы долго разговаривали. Наконец я спрашиваю:
—Что же передать братьям?
Он отвечает, что еще хочет подумать.
—Нет, Борис Андреевич,—говорю я.—Мне нужно привезти ответ.
Я прожил у него четыре дня. Наконец, говорю:
—Нужно ехать, работы много, фильм сложный. Не могу же я явиться без вашего ответа. Очень прошу, Борис Андреевич, вы должны протянуть мне руку и сказать, что я могу передать братьям ваше согласие.
Думаю, что ему самому было интересно попробовать себя в новом плане. Так или иначе, Бабочкин согласился.
Бывало, что Бабочкин и Васильевы в работе спорили, даже ссорились, но все это были разногласия творческого характера. Васильевы, как настоящие художники, никогда не пытались загонять актеров в тот образ, какой они, режиссеры, себе представляют. Они умели объяснить свой замысел и умели его изменить, считаясь с индивидуальностью того или иного актера.
С Бабочкиным можно было вообще дублей не делать. Только нужно было, чтобы он точно понял, чего от него хотят, и чтобы с этим он внутренне согласился. Если же такое внутреннее согласие отсутствовало, можно было репетировать четыре часа, можно было остановить или даже отменить съемку—все равно ничего получиться не могло.
В фильме «Фронт» Бабочкин был единственным кандидатом на роль Огнева. Ни одного человека не пробовали. И Бабочкина не пробовали. Сразу решили—Бабочкин!
Беда в том, что не было Горлова. Я помню, как пришел к Сергею Дмитриевичу в «Лауреатник», в трехкомнатную квартиру, где он жил вместе с Эйзенштейном и Александровым (у каждого было по комнате). Сергей Дмитриевич начал показывать мне рисунки: вот грим Горлова, вот его форма. Потом говорит:
—Кого же на Горлова брать? Подумай.
Спустя дня два я иду по улице и вдруг—господи боже мой—да Горлов—ведь это Жуковский[9]! Я прихожу к Сергею Дмитриевичу и говорю:
—Горлов есть!
—Кто?
—Борис Елисеевич Жуковский!
—Слушай,—говорит Сергей Дмитриевич,—это великолепная идея. Как его найти?
—Очень просто. Надо искать Пушкинский театр в Новосибирске.
—Как он доедет?
—Это мы организуем. Вы даете согласие на него? Все. Я посылаю телеграмму о том, что Васильевы предлагают ему роль Горлова в кинокартине по пьесе А.Корнейчука «Фронт». Сценарий можно не посылать: он играл эту роль у себя в театре[10].
Короче говоря, приехал Борис Елисеевич. Грим ему сделали. Дмоховского[11], который у нас снимался, мы хорошо знали по его предыдущим работам в кино, Чиркова[12] тоже. Ванин[13]—актер, тоже, слава богу, побольше бы таких. Блинова[14] тоже пробовать не надо было. Так что с остальными актерами все было в порядке.
Хорошо было жить в этом коллективе!
1. Чемерисова Вера Федоровна (1904–?)—ассистент режиссера.
2. Глотов Иван Андреевич (1903–1979)—в 1940–1941 и 1944–1954—директор к/ст «Ленфильм»
3. Черняк Игорь Николаевич (1903–1948)—актер, ассистент режиссера, затем—директор картин и организатор производства.
4. Дудко Апполинарий Иванович (1909–1971) и Иванов Сергей Васильевич (1905–1987). На картине «Оборона Царицына» также работал оператор Александр Иванович Сигаев (1893–1971).
5. Генерал–майор Пархоменко.
6. Гинзбург Александр Наумович (1899– )—директор картин.
7. Жаров Михаил Иванович (1900–1981) играл в фильме «Оборона Царицына» роль казака Перчихина
8. Дочери Б.Бабочкина: Наталья Борисовна и Татьяна Борисовна
9. Жуковский Борис Елисеевич (1900–1962)—актер ленинградского Академического театра драмы им. А.С.Пушкина. Снимался в фильмах «Искатели счастья» (1936), «Выборгская сторона» (1939), «Валерий Чкалов» (1941), «Званый ужин» (1953) и др.
10. Спектакль «Фронт» был поставлен в Театре драмы им. А.С.Пушкина в 1942 году (режиссер В. Кожич).
11. Дмоховский Борис Дмитриевич (1899–1967) играл в фильме «Фронт» роль начальника штаба Благонравова
12. Чирков Борис Петрович (1901–1982) играл в фильме «Фронт» роль начальника разведки фронта Удивительного
13. Ванин Василий Васильевич (1898–1951)—актер театра и кино. Снимался в фильмах «Ленин в Октябре» (1937), «Член правительства» (1939), «Секретарь райкома» (1943), «Нашествие» (1944) и др. В фильме «Фронт» играл роль начальника связи фронта Хрипуна
14. Блинов Борис Владимирович (1909–1943)—актер ленинградских театров ТЮЗ и Новый ТЮЗ. Снимался в фильмах «Чапаев» (1934), «Член правительства» (1939), «Жди меня» (1943), «Убийцы выходят на дорогу» (1943) и др. В фильме «Фронт» играл роль Остапенко.