В воспоминаниях современников Пырьев предстает как крайне противоречивая, но при этом удивительно цельная личность. В то же время его творчество, воспринимаемое как естественное отражение этих противоречий, никогда не рассматривается как целостное явление (счастливым исключением остается только известная статья М. И. Туровской*). Действительно, как привести к общему знаменателю «колхозные комедии», бытовые драмы и экранизации романов Достоевского?

Эта задача (на первый взгляд — непосильная) все-таки может быть решена, если учитывать в пырьевском творчестве «выпавшие звенья» — например, фильм «Посторонняя женщина» (1929). Несмотря на то, что фильм не сохранился, о нем вполне можно рассуждать без сослагательного наклонения, поскольку в РГАЛИ имеется сценарий «Посторонней женщины», а в архиве Госфильмофонда — монтажные листы к ней. Кроме того, в РГАЛИ хранятся еще стенограммы двух обсуждений фильма — в АРРКе и ОДСК.

Вкратце история создания фильма выглядит так. Сценарий Н. Эрдмана и А. Мариенгофа «Посторонняя женщина» собирались ставить несколько режиссеров (в том числе А. Разумный и А. Роом), но все они по тем или иным причинам от этой идеи отказались. Сценарий «завис» в производстве. И тогда Пырьев, жаждавший получить первую самостоятельную постановку, принял жесткие по срокам и бюджету условия руководителя «Совкино»
И. Трайнина, переработал литературную основу (переведя действие на зимнюю натуру) и быстро снял фильм. Зрители и критики, отметив как недостатки, так и достоинства «Посторонней женщины», приняли ее в целом достаточно благосклонно.

Показательным свидетельством подобной «рецепции» (и ответной реакции Пырьева) является и публикуемая ниже стенограмма обсуждения фильма в ОДСК. Безымянный председатель ОДСК при кинотеатре «Марс», задавая тон обсуждению, отмечает: «Я скажу, что Пырьев еще не нашел своего собственного стиля, поскольку он художник молодой и ему трудно найти свой собственный стиль. Поэтому мы видим много заимствований, повторений и различных видов стилей. Но, несмотря на это, картина сделана очень хорошо». В дальнейшем эта особенность фильма неоднократно подчеркивается, но Пырьев в своем заключительном слове настаивает на ее правомерности: «В этой картине пришлось отступить от правила теории постановок, которое запрещает объединить в одной картине два стиля, противоположных друг другу. Но я это сделал сознательно, так [как] поставленная передо мной задача требовала именно такого объединения, и я считаю, что большой ошибки в этом не было».

Что это? Максимализм молодого постановщика? Или отстаивание своего, внутренне глубоко органичного, мировоззрения? Похоже, что Пырьев всецело уверен в своей правоте, хотя и не может дать ей внятного обоснования. Вместо этого в заключительном слове он ловко прикрывается выступлениями участников обсуждения как своего рода индульгенцией: «...я говорил о тех проблемах, которые поставлены в «Посторонней женщине» — а правильно ли они разрешены, как их нужно решать, уже до некоторой степени сказали Вы. Считаю, что после Ваших обсуждений я смело могу сказать, что правильно разрешил поставленные мною проблемы в «Посторонней женщине».

Прояснить авторскую позицию Пырьева помогает критика члена Рабпроса Ижевской. Комсомолка Ижевская возмущается тем, как показана в фильме бытовая жизнь прокурора Казаринова (одного из главных героев картины): «...надо сказать, что обстановка жизни прокурора производит неприятное впечатление. Хотя бы та же прислуга, да и обстановка квартиры тоже. Где это коммунист в современных условиях на партмаксимум так живет? Это не действительность». Пырьев, нимало не смущаясь, (намеренно?) простодушно парирует: «Некоторые товарищи заметили, что обстановка комнаты, прислуга — это такие вещи, которые [не] бывают у коммуниста. Я думаю, что есть коммунисты, которые еще лучше живут в настоящее время; кроме того, мы должны агитировать за то, чтобы вы жили как следует, чтобы не было той нужды, беспорядка, который царит иногда у наших очень занятых работников и в особенности — у общественников. Если жили довольно скудно 10 лет тому назад, то еще не удивительно, но в настоящее время это почти повседневное явление, и если так живут коммунисты, то это, по-моему, положительная черта, но не отрицательная».

По внешнему сходству это напоминает о «нахальном неправдоподобии апартаментов» профессора Консерватории в фильме «Сказание о земле Сибирской», отмеченном Туровской**. Как пишет М. И. Туровская, эти хоромы воспроизводят стиль сталинской эпохи, но выступление Пырьева позволяет увидеть в них и дополнительный смысл. Нам кажется, что Пырьев, объективно отражая в своих фильмах эстетические особенности разных эпох, держал при этом «в уме» (или в подсознании, в генах) куда более общие и неизменные в своей консервативности чаяния «посконной», «избяной» Руси. Не случайно на обсуждении «Посторонней женщины» он заявил: «В особенности следует обратить внимание на некоторых типов, которые являются представителями старой Руси и которых в настоящее время (правда, очень редко) можно увидеть». Противопоставляя в этом фильме «отжившим» представителям старого мира «новых людей», Пырьев, тем не менее, не подвергает ни малейшему сомнению неизменность народных представлений о счастливой будущей жизни!

В том трогательном простодушии, с которым Пырьев говорит далее о проблеме показа «новых людей», есть что-то от героев фольклора: «Нового человека из кармана сразу не вытащишь и не поставишь его сразу в картину. Новые люди рождаются и вытекают из критики, из анализа старых людей, из критики быта и нравов, и после каждой такой критики вытекает проблема нового человека, а создать нового человека сразу — трудное дело, дело не одного года и не одной пятилетки, а может быть, двух пятилеток».

Можно подумать, что время для Пырьева, как в сказках, не имеет определенности, четких границ. Но Пырьев переделывает «сказочный» финал сценария, происходящий через 25 лет после основных событий, ибо все главное в «Посторонней женщине» должно свершиться здесь и сейчас. Счастье должно быть зримым и почти доступным, а несчастье — уже случившимся. Тогда и сияние некоей «закадровой» истины станет, хоть на минуту, пережитой реальностью.

Так — или примерно так — возникает в обыденном обсуждении бытовой комедии «Посторонняя женщина» тень Достоевского. И это придает событиям фильма иной масштаб страсти. В сплетнике, возводящем в фильме напраслину на жену прокурора и на комсомольца Павла Кудряшова, проступает провинциальный Яго, а в прокуроре Казаринове — совработник Отелло. Сама сплетня, метафорически показанная как колокольный трезвон, вырастает до события, грозящего опрокинуть мироздание. И грубый вопрос, заданный прокурором своей жене («Жила ты с ним или не жила?»), жжет, как последнее богохульство.

Чувственная подоплека «бытовых» отношений в «доколхозных» пырьевских фильмах особенно ярко выходит наружу в «Партийном билете» (1936). Собственно говоря, в отношениях Павла Куганова и Анны доминирует так же, как и у четы Казариновых в «Посторонней женщине», накаленный до полного исступления вопрос: «Верить или не верить? Враг или друг?» Только характеристика героев усиливается, почти доходя до крайности. И напротив, «новый человек» Яша Шорин, входящий в жизнь Анны после разоблачения Куганова-Дзюбина, выглядит, как бесцветная тень комсомольца Павла из «Посторонней женщины»: эдакий Мышкин «с кулаками» и смиренная Аглая в одном лице.                                                             

Достигнутая в «Партийном билете» концентрация страстей теоретически могла быть усилена (или, по крайней мере, сохранена) в «Любимой девушке» (1940), но этого, тем не менее, не случилось. Любопытно, что Пырьев (через две пятилетки после обсуждения «Посторонней женщины» в ОДСК!) честно попытался показать в этом фильме «новых людей», которые, по его предсказанию, могли бы уже появиться в действительности. Однако он несколько припозднился: Абрам Роом, отказавшийся ставить «Постороннюю женщину», снял в 1935-м году фильм «Строгий юноша», в котором люди счастливого будущего обрели бронзовую незыблемость и неоспоримость. К тому же «Строгий юноша» был запрещен, и перед «комиссарами быта» сомкнулись непреодолимые врата идеологического табу. (Напомним, что эти врата закрылись и для героев попавшего в опалу Достоевского — всего через несколько лет, в «Парне из нашего города» (1942), герою Константина Симонова и Николая Крючкова будет дозволено выкрикнуть на всю страну: «Достоевский, конечно, великий писатель, но лично я его не люблю!») Возможно, по этой причине главные герои «Любимой девушки» — Варя Лугина, ударники Добряков и Симаков — также оказались «опоздавшими». Абсолютно безжизненные, они даже по сравнению с персонажами «Посторонней женщины» выглядят нелепо и анахронично, хотя и несут в себе еле уловимое кипение некогда клокотавших страстей.

Поняв, что по линии «Посторонней женщины»—«Партийного билета»—«Любимой девушки» дальше идти бессмысленно («Секретарь райкома» был лишь удачным обобщением достигнутого в этих трех фильмах), Пырьев с успехом продолжил поиски счастья (которое «здесь и сейчас») в своих «колхозных комедиях». Но... По предопределению ли судьбы, по наитию ли, а может, и «по семейным обстоятельствам», он с неизбежностью предпочел сенной лихорадке болотный горячечный бред. Да, именно — он всегда желал одного: погружаться в темень страстей и... одновременно парить над нею. «Болотные насекомые» «обывательского мещанства» — вот его подлинная стихия, прорывающаяся сквозь румянец лубочного мира. А он в этой стихии — и «тварь дрожащая», и юродивый, и Иван Грозный, и Иванушка-дурачок.

«Будущие люди Павел и Таня показаны правильно». Будущие... А также — и прошлые, и настоящие.

 

 

 

от 4 сентября 1929 г.

 

Председатель ОДСК при кино «Марс».

Товарищи, говорить о картине, конечно, много не приходится: она говорит сама за себя до некоторой степени. Тема картины взята очень обыденная, наша современная тема. Я думаю, что понятно для всех, что обыденность этой темы не облегчала работу режиссера, а пожалуй, наоборот. Но товарищ Пырьев с данной темой вполне справился и из такой неинтересной темы сумел заострить и подать интересующую, волнующую картину, которая захватывает с каждым моментом и вызывает все более возрастающий интерес. Мы, конечно, привыкли рассматривать картину так, чтобы она отвечала идеологически, чтобы она отражала нашу жизнь. Что представляет собой картина с этой стороны? Товарищи, обычно, когда мы рассматриваем художественное произведение, то рассматриваем его со стороны формы и содержания. Со стороны содержания картина, безусловно, правильная и нужная именно потому, что здесь показаны нам, с одной стороны, новые отношения нашего быта (комсомол), а с другой стороны, режиссер подходит к другому моменту — это мещанство. Мы видим эту мещанскую болезнь городка, где комсомол находится в чрезвычайно тяжелых условиях. Все эти болезненные явления мещанства подаются отрицательно: Пырьев не жалеет густоты красок для того, чтобы более ярко показать всю пошлость этого мещанства («нравственную растерянность улицы»). Но мы видим, что здесь есть новые люди, которые борются за новый быт, и художник сумел это содержание подать интересно. Теперь со стороны формальной – опять-таки здесь картина имеет много хорошего и доступного.

Я скажу, что Пырьев еще не нашел своего собственного стиля, поскольку он художник молодой и ему трудно найти свой собственный стиль. Поэтому мы видим много заимствований, повторений и различных видов стилей. Но, несмотря на это, картина сделана очень хорошо. Очень хорошо показана борьба в доме, монтаж лиц под разными углами, суд также подан совсем по-новому. Пырьев и здесь сумел найти интересные моменты.

Борьба, суд, сплетня — все это так заинтересовало зрителя, что даже трудно отвлечь внимание на что-нибудь другое. Немного, по-моему, выпирает сплетня, как будто сплетня на первом плане. В этом отношении, я считаю, художник немного переборщил.

В этой картине, надо заметить, игра артистов неподражаема, как, например, артист[а] Жуков[а]. Он прекрасно показал тип сплетника. Хорошо играют главные герои, которые невольно привлекают все внимание зрителя и резко разграничивают симпатии к обеим группам артистов: с одной стороны — к комсомольцам, и с другой — к обывателям-сплетникам.

В этой картине очень интересно показан быт: бытовая фабула здесь очень правильна, и художник даже не пожалел ярких красок, чтобы разграничить две разнохарактерных группы: молодежи-комсомолии и остальных. Очень ярко показан быт, гнилой быт маленького захолустного городишки. Действительно, такие бытовые картинки, которые показаны нам в этой картине, существуют в жизни провинциальных городишек.

Я считаю, что такая картина нам очень много может дать в деле улучшения нашего быта и искоренения наших ошибок. Эту картину нужно приветствовать и пожелать, чтобы такие картины побольше ставились в наших кино и театрах. Эта картина раскрыла перед нами бытовую тему, злободневную тему, которая нам очень интересна и показательна. Тов. Пырьеву нужно пожелать, чтобы он и впредь работал над созданием таких бытовых тем, которые нас близко касаются и безусловно интересуют.

 

Тов. ГЮНЕ из яч[ейки] ОДСК при Таганском кинотеатре.

До сих пор в наших советских кино ощущался острый недостаток в комедиях, и этот недостаток чувствуется и в настоящее время. Все картины советского производства, показываемые в настоящее время на экране, страдают и со стороны содержания, и со стороны технического их исполнения. Теперь же, товарищи, мы видим картину сильную как по содержанию, так и по техническому ее исполнению. Здесь показана в яркой форме та борьба, которую испытывает наша передовая общественность и наш комсомол. В данной комедии этот участок борьбы заострен именно в сторону быта. Быт как больное место нашей советской общественности здесь показан в его неопровержимой правде и реальной действительности. Здесь товарищ говорил, что некоторые места сделаны лубочно; я считаю, что это неверно, лубочность показана как раз в меру, так как эти места носят сатирический характер. Очень ярко выставлены моменты обывательской жизни с их сплетнями и мещанством. У каждого зрителя возникают вопросы, присматриваясь к этой картине, чисто бытового характера. Ведь среди нашей молодежи найдется немало таких легкомысленных и недалеких мещан, которые еще много должны сделать, чтобы искоренить у себя эти недостатки. Кроме того, здесь мы видим сопоставление быта здорового и быта гнилого, чуждого нам и устаревшего. Такая комедия нужна, по-моему, нашей молодежи, она очень остро намечает недостатки быта и, что очень важно, показывает нам пример, как их изжить.

 

<...>.

 

Тов. ДУЛИН, военная школа ВШСС. Товарищи, пару слов относительно комедии, которую я не назвал бы комедией в полном смысле этого слова, ибо комедию я понимаю в полном смысле тогда, когда приходится все время смеяться, когда она предназначается только для того, чтобы смешить людей, а после просмотра такой комедии вспоминаешь, что были смешные моменты, но что общего характера такая комедия не несет.

В повседневной жизни нам часто приходится ломать голову над вопросами взаимоотношений комсомольца и комсомолки как мужа и жены. Об этом часто можно слышать, это часто можно встретить в печати, об этом много говорят на собраниях. Но даже при жизни, лишенной всяких предрассудков, комсомолец, женившись на комсомолке, подчас не доверяет ей, и наоборот.

Небольшое замечание относительно следующего. В картине выявлен уездный городишко с 15-ю комсомольцами, какой-то несчастный уездный городишко, лишенный всякого производства, но все-таки он имеет школу второй ступени, и в этой школе второй ступени, наверное, есть ячейка, состоящая из 60-70 человек, не меньше. Я не представляю себе такого положения. Это может быть деревушка какая-нибудь с пятнадцатью комсомольцами. В деревне моего отца есть ячейка, в которую входит 30 человек. Поэтому мне кажется, что вступительное слово тов. Пырьева не вяжется с действительностью.

Теперь насчет быта. Мы привыкли всегда изображать так: если поп, то толстопузый, если изображаем мещанство, то обязательно в таком виде, что ему нечего делать, как только поймать какого-нибудь человечка и смотреть на него удивленно-глупыми глазами. Мне кажется, что мещане не настолько лубочны, мещане — слишком острая собака, они умеют, когда это в их личную пользу, такими тихонями быть, но когда на фоне уездного городка встречается данный случай, мне кажется, что это неправильно. Здесь это как-то показано по-чеховски. Я сам знаком с уездными городами. Я, например, знаю такой случай: дочь председателя уисполкома бросилась с моста в воду, но об этом немногие знали. Весь город не знал, хотя в нем было 15 тыс[яч] населения. Теперь такой момент в картине, где женщина не может узнать своих вещей, когда они стоят против нее. Это получается очень натянуто. Я так и ждал, что она сейчас скажет. Как это — увидеть свои вещи и не признавать их? Если я увижу свою гимнастерку, то я сейчас же ее узнаю. Дальше случай на улице: как будто нельзя было сидеть нигде, кроме бульвара. Наконец, шпана. Такая шпана в маленьких городках не водится. Такая отпетая шпана бывает скорее в фабрично-заводских районах, а не в такой уездной глуши. Там шпана другого типа, она носит шапки с наушниками и идет так, что не отличишь от деревенского парня. Теперь дальше. Автор посадил прокурора и жену комсомольца в один вагон. Это, мне кажется, напоминает скорее анекдот, который я слышал. Немец едет из русского плена, а русский из немецкого плена. Русский спрашивает немца, умеет ли он говорить по-русски, а немец спрашивает русского, умеет ли он говорить по-немецки и т.д. Может быть, кто-нибудь увлекся общей темой. Я ничего не говорю — тема очень интересная, но разбирать ее не мешает, приходится сказать, что есть и недочеты.

 

Тов. РАВИНСКИЙ, администратор кинотеатра «Таганский».

Приветствовать молодое, конечно, можно, но вместе с тем нужно и указать на те недостатки, которые имеют место в этой картине. Выступающие товарищи уже указали на целый ряд недостатков, но не заметили, что здесь надо разбирать две части, два момента: первый — работа режиссера, и второй — работа сценариста.

Тов. Пырьев в своем вступительном слове сказал, что в этой картине дана установка, с одной стороны, на сплетню, и с другой — на ревность. Я думаю, что именно в этом, в желании совместить два момента, совершенно различных по своему характеру, и состоит недостаток комедии Пырьева. Ни на одном из моментов как следует не заострено внимание.

В первой части развертывается картина жизни захолустного городишки, сплетня и т.д. Затем, когда эта сплетня доходит до известной точки, начинает выявляться ревность и, по-моему, в этом большой недостаток. Может быть, здесь вина сценариста — в том, что он не обратил на это должного внимания. Но все же этот недостаток чувствуется и даже, я бы сказал, в очень большой мере. Поэтому нельзя сделать соответствующего вывода из этой картины, как раз того, что нужно было в большой мере ожидать.

Если смотреть с точки зрения проблемы, поставленной для разрешения в картине, то тоже благодаря отсутствию чего-то определенного и законченного, она не дает должных результатов. (ГОЛОСА ИЗ ПУБЛИКИ: Одно вытекает из другого.) Может быть, вытекает, но благодаря тому, что два момента смешаны в одной картине (а они могли быть вполне самостоятельными), автор не достигает нужной цели. Если бы это было именно так, то тема, поставленная для разрешения для зрителя, была бы выполнена с гораздо большим успехом.

Насчет интереса, высказанного уже выступавшими товарищами, то я, конечно, присоединяюсь, так как картина действительно очень хорошая и правильно обрисовывает быт.

Здесь выступавший красноармеец сказал, что некоторые места сделаны очень искусственно и неправдиво. Это, конечно, неверно — так, я считаю, что жизнь, показанная нам в этой картине, именно такая, какой она есть на самом деле в провинциальных городах. Нужно сказать, что с этой стороны картина выполнена великолепно, картина смотрится с большим интересом, и не чувствуется совершенно условных моментов, на которые указывает красноармеец. Картина, в общем, хорошая, но следовало бы все-таки выделить два момента, о которых я указывал в начале, — тогда картина имела бы более определенный и актуальный характер.

Пару слов о комсомольском коллективе. Тут для меня многое непонятно. Может быть, тов. Пырьев расскажет, почему комсомольский коллектив остался в стороне. Выведена комсомольская организация, комсомольский быт, выведен комсомолец и его жена, но чтобы была видна органическая связь с картиной — этого не видно.

 

<...>.

 

Тов. ПИСАРЕВ, ячейка ОДСК при ЦКК и ЦК РКИ (клуб [имени] Сталина).

<...>. Ревность, как я уже сказал, нужно разоблачать на каждом удобном случае, доказывая ее вредность и пагубное действие на молодежь.

<...>.

Мы видим тут безобразный случай. Об этом никто не указал. Несколько комсомольцев крадутся ночью к дому комсомольца, чтобы уличить его, думая, что он живет с чужой женой. Они хотели потом исключить его из комсомола, лишить его билета, отвергнуть его. Только случаю было угодно, чтобы в тот момент, когда они приоткрыли дверь, оказалось, что муж припудривает задницу своему ребенку со своей собственной женой.

Пожалуй, это один только положительный момент во всей картине из комсомольской жизни.

Мне кажется, что у нас теперь слишком много внимания в кинофильмах уделяется вопросу ревности. Во многих картинах показана эта тема, но когда я пришел сюда и просмотрел эту картину, мне показалось, что эта тема задета по-новому, словно она задета впервые.

И вот почему... Тут имеются две пары. Ревность со стороны комсомолки, родившей ребенка и думавшей, что ее муж живет с чужой женой, и ревность со стороны прокурора, думавшего, что его жена живет с комсомольцем. Интересное сопоставление. В то время, как в комсомольской среде, в среде новой молодежи находится достаточно пороху, чтобы понять и преодолеть все наслоение грязи и сплетен, окутавших их личное взаимоотношение, в этот момент коммунист, который должен был бы служить образцом для комсомольцев, оказался кругом окутанным старым бытом.

<...>.

Еще один момент. Мы видим параллель: с одной стороны, ревность со стороны женщины, и с другой — ревность со стороны мужчины. Мы знаем, что женщин считают более ревнивыми, чем мужчин, а по наблюдениям как раз обратное, и это очень жизненно. Мы видим в то время, как мужчина и какой мужчина, передовой мужчина из столицы, прокурор, коммунист, он не находит возможности найти общий язык со своей женой. И вероятно, он обречен после этого происшествия на многие недоразумения со своей женой. В это самое время женщина, девушка-комсомолка, находит в себе достаточно сил, достаточно правильного подхода, достаточно энергии для того, чтобы преодолеть все то, что коренится в ней, в чем она воспитана и что ее окружает.

Это знаменательная идея, за которую надо благодарить автора, вернее, режиссера. (АПЛОДИСМЕНТЫ.)

 

<...>.

 

Тов. МЕССЕРМАН, ячейка ОДСК Таганского кинотеатра, рабочий Мосстроя.

Я вот что хочу сказать. У тов. Пырьева в картине показана старуха, которая приезжает из деревни и привозит гостинцы. Она узнает, что у комсомольца живет посторонняя женщина и начинает ее всячески ругать, кричать, называет ее шлюхой и т.д. По приезде в деревню она уже рассказывает, что комсомолец живет с двумя шлюхами и распивает с ними водку. После этого старуха обижается, уходит и больше уже не появляется в картине. Нужно было бы показать ее еще в картине, вывести на свет ее ложь, наказать ее как-нибудь, а иначе ни к чему было ее выводить вообще.

Как тут указывали некоторые товарищи, комсомольский быт тут показан с дурной стороны. Комсомольцам все-таки нужно было бы взяться за это дело. Неужели комсомольцы позволили бы себе такую историю, чтобы пройти ночью подглядывать, как комсомолец живет с другой женой?

Еще один момент мне не понятен. Почему все действия происходят в один день? В один и тот же день комсомольцы читают письмо, в тот же день коммунист читает письмо, в тот же день играют в лото, в этот же день старуха приезжает в деревню и приезжает жена к комсомольцу, в этот же день прокурор едет за своей женой и попадает в один вагон с женой комсомольца. А ведь все-таки нужно было время для того, чтобы приехать бабушке в деревню, чтобы рассказать, чтобы жене собраться и уехать и т.д., а то получается как-то все сразу.

 

Тов. ИЖЕВСКАЯ, ячейка Рабпроса.

<...>.

Тут многие ребята кричали: она (картина — А. Д.) не дает разъяснение проблемы. А по-моему, это как раз хорошо. Теперь относительно товарища постановщика. Может быть, он партиец, может быть, комсомолец, но мне кажется, что он не очень-то жалует ни партийцев, ни комсомольцев. Товарищи, как же это так, чтобы наша комсомолия была так пассивна? Разве кто из ребят поверит, что никто из ребят той ячейки не откликнулся на данный поступок и ячейка ограничилась только тем, что выделила 3-х товарищей, которые хотят подслушать и понять. Нужен был, товарищ постановщик, другой конец. Надо сделать так: ячейка хочет допытаться, узнать, понять, разобраться, а что это? Какие-то несчастные...

Теперь партиец — какой он партиец? Хотя нам дали фактически справку, что прокурора-непартийца быть не может, мы этого не знали. Но надо сказать, что обстановка жизни прокурора производит неприятное впечатление. Хотя бы та же прислуга, да и обстановка квартиры тоже. Где это коммунист в современных условиях на партмаксимум так живет? Это не действительность. Тов. Пырьев этого недооценил и в конце он сорвался, но этот срыв нам приятен. Комсомол победил, комсомол сумел это пережить гораздо быстрее, а хваленый партиец, с партбилетом в кармане, сидит в поезде и пытает свою жену.

Постановщик сорвался со своей линии и дал такие лица, какие они в действительности есть.

В общем, картина хорошая.

 

Тов. ПЫРЬЕВ, заключительное слово.

Картина впервые встречается со зрителем, и я очень рад считать, что картина удалась, так [как] картина вызывает у вас разговоры и обсуждения, разговоры именно со стороны художественных, но не по техническим вопросам. Вначале я говорил о тех проблемах, которые поставлены в «Посторонней женщине». А правильно ли они разрешены, как их нужно решать, уже до некоторой степени сказали Вы: считаю, что после Ваших обсуждений я смело могу сказать, что правильно разрешил поставленные мною проблемы в «Посторонней женщине».

[Товарищ] из военной школы говорил, что таких людей не встречал у себя в городе. Это вопрос спорный, тем более, что некоторые товарищи уже указывали, что таких людей сколько угодно, и не только в провинции, но и в больших городах. В особенности следует обратить внимание на некоторых типов, которые являются представителями старой Руси и которых в настоящее время (правда, очень редко) можно увидеть. Это типы отживших помещиц, типы живущих при дворе и т.д., поэтому нельзя утверждать, что таких типов нет в захолустных уголках провинции. Кроме того, моей задачей было резко разграничить типажей в моей картине, чтобы комсомольцы и представители нового поколения рельефнее выделились на фоне этого гнилого отжившего старого. Поэтому естественно, что некоторые типы представлены немного утрированными, но все же верными, четкими.

В этой картине пришлось отступить от правила теории постановок, которое запрещает объединить в одной картине два стиля, противоположных друг другу. Но я это сделал сознательно, так [как] поставленная передо мной задача требовала именно такого объединения, и я считаю, что большой ошибки в этом не было.

Тов. Равинский заметил, что ни одной из поставленных мною задач мне не удалось довести до конца. Я считаю, что совершенно правильно соединение сплетни с ревностью, которая в большинстве случаев рождается из сплетни, и здесь сюжет построен так, что через сплетню у
К[азаринова] рождается ревность. Сплетня здесь выступает в своем настоящем виде, она является рассадником того старого быта и тех старых навыков, с которыми нам приходится бороться в настоящее время. Через эту сплетню, через это мещанство, что эти темные люди, эти болотные насекомые, они являются тем рассадником старых бытовых навыков. Как раз сплетня и есть самый гнусный вид этого промысла этих людей. Эти сплетни как раз порождают у Казаринова ревность. Это вполне совместимо, это вполне на месте, и вы видите, что из этого мещанства, через разные слушки, через распространение разных небылиц, рождаются такие вещи. Значит, если Казаринов поверил этой сплетне, в нем где-то глубоко, а может быть, и не глубоко сохранились остатки прошлого, остатки старого бытового навыка.

Товарищи ставят мне в вину: как же комсомольцы не бросились и не дали отпора? Это совершенно правильная постановка вопроса. Двое людей попали объектами этой травли, от нее пострадали и определенно и ясно указали, что они правы, а комсомольцы не боролись с этим. Но если вы присмотритесь к картине, то вы увидите, что причина в письме. Ребята смеются над письмом, им весело, а когда они увидели карточку, то решили, что это не согласуется с их бытом, и решили, что на это нужно обратить внимание.

Соединение сплетни с ревностью я как раз считаю удачным потому, что, если бы вы видели одну только сплетню, то это было бы неудачно, не так ярко. Одна сплетня ничего не порождает.

Два слова относительно Эрдмана [и] Мариенгофа. «Посторонняя женщина» — сценарий его. Когда он поступил ко мне, он был на летнюю натуру. Этот сценарий поступал приблизительно [к] 5-ти режиссерам, все за него принимались, но потом почему-то отказались от него. В конце концов перешел ко мне на летнюю натуру в начале октября, и мне было предложено (я тогда был безработный) переложить этот сценарий на зиму. А там не было ни встречи, ни бульвара, ни колоколов — ничего этого не было. Сцены сплетни все происходили на улице, на берегу реки. Может быть, это было бы тоже хорошо. Я не ставлю себе это в похвалу, но фактически было бы верным считать, что большая часть сценарной работы была проделана мной.

Относительно того, что в картине должны быть выявлены новые люди.

Нового человека из кармана сразу не вытащишь и не поставишь его сразу в картину. Новые люди рождаются и вытекают из критики, из анализа старых людей, из критики быта и нравов и после каждой такой критики вытекает проблема нового человека, а создать нового человека сразу — трудное дело, дело не одного года и не одной пятилетки, а может быть, двух пятилеток.

Будущие люди Павел и Таня показаны правильно.

Теперь насчет пролога и как он связывается с эпилогом. Простил или нет? Тут это не важно, важно то, что он сам оказался хамом по отношению к женщине, таким хамом, какого он клеймил на суде.

Случаи расхождения слов с делом очень часты, хотя люди и говорят искренно, но у Казаринова и у большинства из нас имеются такие стороны воспитания, есть такие ошибки, которых мы никак не можем побороть. И вот один из таких навыков — у товарища Казаринова. Неизвестно, что будет. Может быть, они приедут и разойдутся: это можно решить зрителю самому, как должен будет поступить Казаринов и как поступит его жена — останется ли с ним жить Елена Николаевна, и возможно ли ей с ним жить вообще? Если такие вопросы будут возникать, я буду очень рад. Тут товарищ спрашивал, было ли такое окончание в старом сценарии? Нет, товарищи, окончание было другое. Там было так: приезжают они домой, он спрашивает: «Да или нет?» Через пять лет опять спрашивает: «Да или нет? Скажи». И, наконец, лет через 25, уже стариком, он ее спрашивает: «Да или нет? Жила ты с ним или нет?»

Здесь есть какая-то доля пессимизма, какое-то растягивание, и, по-моему, я правильно сделал, переделав конец, так как через 25 лет, может быть, будут другие отношения. Зачем нам надо загадывать вперед? Тот конец, который вы сейчас видели, по-моему, совершенно правилен.

Какой ответ дает картина, когда мы ее смотрим? Товарищи, ведь вы, наверное, невольно пересматриваете свои отношения со знакомыми вам женщинами, а если у вас есть жена, то с женой.

После этой картины вы будете остерегаться обывательского мещанства. Если в будущем эта картина заставит вас призадуматься над теми недостатками, которых у нас еще много на каждом шагу, если вы на примере этой картины увидите то, что она принесла вам достаточную пользу и может пригодиться в вашей собственной жизни, [то] только этого я добивался, когда работал над ней.

Как некоторые товарищи заметили, здесь имеются 2 пары, но в самом же деле здесь показаны 3 пары, причем каждая имеет свое назначение, каждая имеет свое определенное место в картине. Ревности, правда, отводится огромное место в моей картине, но опять-таки только потому, что я хотел строго разграничить отношения между молодой парой комсомольцев, которые, по-моему, являются представителями нового быта, и прокурором с мещанской идеологией и устаревшими взглядами: как быстро установились хорошие отношения между комсомольцами, мужем и женой, после подозрений в измене, как быстро были забыты злоба и недовольство друг на друга — стоило только встретиться в своей прежней обстановке, как все пошло по-старому. В другом случае — то есть когда дело коснулось отношений между прокурором и его женой, — дело кончилось далеко не так: прокурор не поверил своей жене, и это осталось довольно видным пятном в их отношениях. С этой стороны, я считаю, картина выглядит довольно рельефно и правильно.

Некоторые товарищи заметили, что обстановка комнаты, прислуга — это такие вещи, которые [не] бывают у коммуниста. Я думаю, что есть коммунисты, которые еще лучше живут в настоящее время; кроме того, мы должны агитировать за то, чтобы вы жили как следует, чтобы не было той нужды, беспорядка, который царит иногда у наших очень занятых работников и в особенности — у общественников. Если жили довольно скудно 10 лет тому назад, то еще не удивительно, но в настоящее время это почти повседневное явление, и если так живут коммунисты, то это, по-моему, положительная черта, но не отрицательная.

Когда я приступил к работе над этой картиной, был совершенно другой конец, который я решил переделать. Там действие продолжается через 5 лет и т.д. Я этот конец сейчас же отбросил и переделал таким, какой он здесь представлен. Теперь я считаю, что правильно сделал, так как ваше обсуждение это подтвердило.

Очень хорошо, что здесь понимают картину не так, что сколько она стоит, а глубже. Это очень хорошо повлияло на меня, это заставляет задуматься над следующей работой о том, чтобы были более глубокие, более правильные отношения между людьми подобраны и чтобы более схематически правильно был решен вопрос.

 

 

 

* Т у р о в с к а я  М. И.  И. А. Пырьев и его музыкальные комедии. К проблеме жанра. — «Киноведческие записки», № 1 (1988).

 

** Указ. соч., с. 141.