В беглых заметках, написанных Леонидом Козловым в 1991-м в специальном номере «Киноведческих записок», посвященном семидесятым годам нашего кино, для раздела «“Жил певчий дрозд” двадцать лет спустя» (сам раздел был его идеей), он, пробуя обозначить — в первом приближении — глубинный смысл этой поэтической и философской ленты о человеке и его существовании среди других, процитировал Пастернака:

 

Жизнь ведь тоже только миг,

Только растворенье

Нас самих во всех других

Как бы им в даренье.

 

Это и о нем самом, Леониде Козлове, дарственно «растворившемся» во всех, кого свела с ним судьба.

В 1974 году был образован Научно-исследовательский институт теории и истории кино (его потом пару раз переименовывали, и ныне он называется НИИ киноискусства). Основу новорожденного Института составил упраздненный тем же постановлением Сектор кино Научно-исследовательского института истории искусств. Среди перешедших оттуда замечательных киноведов, из которых в новом Институте сложилось ядро Отдела теории кино (как мы его в повседневном обиходе именовали, опуская первую часть громоздкого официального названия: «марксистско-ленинской эстетики и…»), был и Леонид Козлов. Мы, молодая часть Отдела, до этого знавшая его по блистательным статьям в «Вопросах киноискусства», теперь завороженно слушали его, учились у него культуре мысли и культуре слова, дрожали, когда приходил черед выносить собственные тексты на столь авторитетный и строгий суд, который оказывался доброжелательным и в рекомендациях на редкость конструктивным. Так три с лишним десятилетия мы прожили с ним рядом — сходясь в конкретной работе, в вольном общении, в увлечениях, в отдыхе.

На заседаниях Отдела, пока шло обсуждение очередной статьи или какой-то киноведческой проблемы, рука Козлова находилась в постоянном движении. То одному, то другому соседу отсылались записки — с остроумными комментариями к обсуждавшемуся или просто, контрапунктом, на «посторонние» темы. Каллиграфически искусные (этим Лёня был славен), они еще были увлекательным театром мысли и игры слов. Жаль было их выбрасывать. Какая-то часть их у меня сохранилась (сожалею, что не все). Тоже — «штрихи к портрету».

А еще сохранились следы нашей совместной работы в журнале, у истоков которого стоял Козлов. Не просто «стоял у истоков», но был глубоко увлечен журналом, растил его, как заботливый отец, наставлял уму-разуму, учил редакторской культуре (я бесконечно благодарен ему за эту школу), обогащал журнал идеями (увы, не все удалось реализовать), да и просто делил, пока были силы, повседневный редакторский труд, выращивая авторов, тщательно выправляя тексты, даже вникая в функции техреда, влезая в корректуру, да так глубоко и надежно, что порой приходилось ее у него отбирать, чтобы очередной номер сдать в типографию в намеченный срок. Но и прикованный болезнью к дому, Лёня проявлял нетерпение, желая как можно скорее подержать в руках очередной номер «Киноведческих записок». И не просто «подержать» — прочитать, отозваться. Последний, 78-й, номер журнала, вместе с одновременно вышедшим 2-м томом «Неравнодушной природы», я привез ему этим летом, недели за две до того, как его вновь — с уже открывшейся новой тяжелой болезнью — увезли в больницу. Рукою, которой уже плохо владел, он жадно листал эйзенштейновский том и придирчивым взглядом проглядел оглавление «Записок», отмечая каждую строчку в нем наставнически-одобрительным: «та-ак», «та-ак»…

И, конечно, он с увлеченностью и ответственностью складывал свою последнюю книгу, которой в итоге дал название «Произведение во времени». Первые ее наметки возникли еще в 2000–2001-м. Тогда она мыслилась иной: целиком посвященной эйзенштейновскому «Ивану Грозному». Вышла же книга в серии «Библиотека “Киноведческих записок”» весной 2005-го, с предисловием Льва Аннинского, его однокурсника по университету. Что она станет «последней», не думалось — ни нам, ни ему самому. Не прошло месяца после ее выхода, как Лёня позвонил мне: «Кажется созревает вторая книга». «Замечательно! — сказал я. — Только надо немножко подождать. Пропустим одну-две других…» Верилось, что впереди у нас еще мно-о-ого времени.